— И не противно тебе было с первым встречным! — бросил он ей в лицо.
Пелагея обмерла, бледнея.
Только ему рассказала она своё прошлое, каясь в грехах, что жгли душу раскалённым железом.
— Правильно мне мать говорила, что она таких не женятся!
— Да как же так, Боря, ведь девчонкой совсем была, — ощущая, как вскипают на глазах слезы, вскрикнула Пелагея.
Это была их первая ссора.
Судьба мало баловала Пелагею. Она с ужасом вспоминала своё детство: ей было всего шесть, когда мать её, малограмотная ремесленница, привела в дом мужа. Грубый и жестокий, он чудовищно обижал маленькую Пелагею, угрозами принуждая к тому, о чём и говорить-то неприятно.
В 10 лет она сбежала из дома и неведомо какими путями попала в Петербург, где её взяла в помощницы портниха. Добрая женщина не попрекала куском хлеба и даже учила грамоте, но однажды её муж попытался зажать пятнадцатилетнюю Пелагею в углу, и она ушла…
Улица негостеприимно встретила девочку: работу ей найти так и не удалось, и лишь в одном месте её приняли с охотой. Двери дома терпимости были распахнуты перед любой хорошенькой девицей: и Пелагею Сергееву на 2 года поглотила эта топь, откуда многие уже не возвращались.
Жизнь Пелагеи изменила беременность: малыш родился мёртвым, и, едва на него взглянув, она поняла, сколь ужасно и беспросветно её будущее. Не о таком пути она мечтала…
Совершенно отчаявшись, Пелагея, не желавшая возвращаться в дом терпимости, сумела пробиться в «школу шансонеток», где готовили шантанных певиц. Ей было всего 17 лет, и её юная прелесть, ещё не омрачённая, несмотря на пережитые горести, притягивала к ней мужчин.
Вскоре её взял под своё крылышко покровитель — Борис Слободинский, сын крупного чиновника — то ли действительного статского, то ли тайного советника. Он был богат — «золотая молодёжь» той эпохи. И, после смерти отца бросив учёбу в университете, легко растрачивал накопленные предками капиталы.
Красавица Пелагея прочно запала ему в душу…
Узнав о том что Борис близок с певичкой, имевшей весьма сомнительное прошлое, его мать тут же отправила его в Лондон.
— Может быть, научишься чему дельному! — заявила она. — А на таких, как эта, жениться не смей!
Но, видно, крепки были чувства, пылавшие в груди Слободинского: пробыв в Англии совсем недолго, он вернулся и встретился с Пелагеей на юге, где она в то время пела в одном из шантанов.
Борис клялся жениться на возлюбленной, даже ходил с ней к священнику, но слова своего так и не сдержал. И однажды, после скандала, уехал в Петербург к матери…
История отношений Пелагеи с Борисом растянулась на несколько лет: она кочевала по империи, выступая там, где больше платили. Публике нравились и её симпатичное личико, и милый голосок. А потому её гонорары порой доходили до 500 рублей в месяц — солидные деньги!
Хотя теперь Пелагея могла позволить себе многое, но того, о чём она мечтала — у неё не имелось. Ни один солидный человек, имевший вес в обществе и доход, так и не решился сделать ей предложение. Молодость и красота — мимолётны, и Пелагея с тревогой думала о том, что ждёт её дальше. Ни любви, ни семьи, ни детей…Ни своего угла…
Все надежды оставались на Бориса, который, испросив прощения, изредка наведывался к ней, то в один, то в другой город. А то вдруг — опять надолго пропадал, забывая даже писать.
В конце концов, Пелагея, певшая в то время в Екатеринодаре, всё-таки наладила переписку со Слободинским, который вновь манил её к себе, воскрешая угасавшие надежды. С теплотой отвечая на весточки, он пригласил её в столицу…
Приехав рано утром в Петербург, Пелагея позвонила по указанному в письме номеру. Однако на том конце встретила искреннее удивление:
— Борис Слободинский? — уточнили у неё. — Нет, здесь такой не живёт.
И тогда Сергеева отправилась в адресный стол, где ей подсказали адрес. На этот раз всё оказалось верным: дворник подтвердил, что знает такого господина, только вот дома он бывает редко, да и то «всё с барышнями приходят-с».
Утомлённая дорогой и трудными поисками, разочарованная в своих ожиданиях, Пелагея направилась к себе на квартиру, где сменила платье. И, положив в карман когда-то подаренный возлюбленным револьвер, отправилась обратно, на сей раз уверенная — разговору быть.
После долгого стука Борис открыл дверь, запахивая полы пальто. И Пелагея бросила ему в лицо все, что накопилось в душе — обвинения в неверности полились из ее уст. Не выдержав, она попыталась прорваться в комнату, но встретила отпор.
Оттесняя её от двери, Борис дёрнулся небрежно накинутое на плечи пальто сползло, и Пелагея едва не закричала от досады. Все её страшные подозрения в один миг подтвердились! Под грубой тканью больше ничего не было!
Ярость заслонила рассудок: Пелагея достала револьвер. Прозвучали выстрелы. В таком тесном пространстве даже не слишком умелый стрелок мог легко попасть в цель. Однако Слободинскому удалось избежать тяжёлых ранений.
Хотя Сергеева стреляла почти в упор, он удивительным образом сумел увернуться. Пули застряли в потолке, в дверях в соседней комнаты и в стене внизу у самого пола.
Борис Слободинский отделался лёгким ранением в плечо. Он сам надел пальто и даже попытался уговорить бывшую возлюбленную уйти, пугая арестом. Но она сопротивлялась и всё рвалась в его комнату. Тогда, не решаясь долее оставаться в таком состоянии и без помощи, Слободинский бросил обезумевшую женщину и спустился в аптеку, где ему сделали перевязку.
Пока Борису промывали рану, Пелагея вошла в комнату, застав там его насмерть перепуганную подругу. Бедная женщина бежала прочь как была — в наспех наброшенном халате, прикрываясь руками. Подоспевшие дворники и полиция, вызванная сбежавшимися на шум квартирантами, обнаружили обессиленную Пелагею в одиночестве.
Весной 1914 года в Петербурге состоялся суд. Публика уже сочувствовала преданной Слободинским Пелагее. Ходили смутные слухи, будто она, тяжело переживавшая крушение всех надежд, в тюрьме пыталась добровольно лишить себя жизни и лишь чудом была спасена. К тому же, горькая история ее жизни, о которой вещали газеты, не могла не вызвать сострадания.
Образ падшей девушки, отброшенный на обочину жизни под влиянием обстоятельств, в то время был до крайности романтизирован. Всем образованным людям памятна была трогательная история Сонечки Мармеладовой, выведенной Фёдором Достоевским в романе «Преступление и наказание».
Искреннее сочувствие испытывали и Катюше Масловой из не столь давно опубликованного романа Льва Толстого «Воскресение». Соблазнённая и опороченная князем Нехлюдовым несчастная опускалась всё ниже, сумев найти место лишь в доме терпимости.
Всего за 5 лет до случившегося на всю Россию прогремела первая часть «Ямы», написанной Александром Куприным, который с безжалостной откровенностью выставлял напоказ пороки общества…
Сама атмосфера давила на присяжных.
Последнюю точку в деле поставили дневники Сергеевой — две толстые тетради, которым она доверяла все свои беды. Пелагею, обвинявшуюся в покушении на убийство с заранее обдуманным намерением — ведь она приехала Слободинскому уже с револьвером, — оправдали.
Увы, о том, что стало дальше с двадцатитрехлетней Пелагеей Сергеевой и её погубителем, история умалчивает. Вскоре грянула Первая мировая война, за ней — революция. За такими событиями уже не видно было мелких пороков общества, и Борис с Пелагеей оказались забыты.
