— Вика, я видела вас с Сашей сегодня у «Атриума». Вы выходили из ювелирного.
Лариса произнесла эту фразу ровно, без интонаций, глядя на своё отражение в тёмном экране выключенного телевизора. В руке она держала телефон, прижатый к уху так сильно, что пластик казался ледяным. В трубке на мгновение повисло молчание, а затем раздался до боли знакомый, чуть капризный голос младшей сестры.
— Ларис, привет. Да, мы там были. А что?
«А что?» Это простое, невинное «а что?» ударило сильнее, чем любая прямая ложь. Лариса медленно провела пальцем по рамке фотографии, стоявшей на комоде. На ней они втроём — она, смеющаяся, Саша, обнимающий её за плечи, и Вика, прильнувшая к ним сбоку с милой, почти детской улыбкой. Снимок был сделан всего четыре месяца назад, в другой жизни.
— Что значит «а что»? Он расстался со мной три месяца назад, а теперь вы вместе выбираете кольца? Ты хоть понимаешь, как это выглядит?
— Ларис, ну так получилось, — голос Вики обрёл нотки обиженного мученика. — Мы не планировали. Просто… это случилось. Чувствам же не прикажешь. Когда ты нас познакомила, мы сразу поняли, что между нами что-то есть. Мы боролись с этим, честно. Саша даже расстался с тобой, чтобы не обманывать. Мы не хотели делать тебе больно.
Лариса усмехнулась, но смешок получился сухим, похожим на треск ломающейся ветки. Боролись они. Конечно. Саша, который после полугода отношений внезапно заявил, что они «слишком разные», и собрал вещи за пятнадцать минут. И Вика, которая звонила ей потом каждый день, утешала, приносила пирожные и говорила, какой он козёл.
— Не хотели делать больно? Вика, ты в своём уме? Ты полгода ходила в мой дом, ела за моим столом, улыбалась мне в лицо, зная, что спишь с моим мужчиной! А потом ещё изображала сочувствие!
— Я не спала с ним, когда вы были вместе! — тут же парировала Вика. — Всё началось уже после. Мы просто поняли, что не можем друг без друга. Лариса, я думала, ты порадуешься за меня. Я ведь нашла свою любовь.
Это был уже высший пилотаж. Не просто предательство, а предательство, завёрнутое в обёртку из романтической драмы с требованием сочувствия и одобрения.
— Порадуюсь? — Лариса встала и подошла к окну. Вечерний город зажигал огни, но для неё он был просто набором размытых пятен. — Я сейчас позвоню маме и всё ей расскажу. Пусть она знает, какую дочку вырастила.
И вот тут голос Вики изменился. Из него исчезла сладость, уступив место холодному, предупреждающему тону.
— Я бы на твоём месте этого не делала. Я уже поговорила с ними.
Лариса замерла. Её пальцы, только что касавшиеся холодного стекла, сжались в кулак.
— Что ты им сказала?
— Правду. Что мы с Сашей полюбили друг друга. И что ты, когда узнала, начала вести себя… ну, немного неадекватно. Что ты злишься, кричишь. Они очень переживают за твоё состояние. Мама даже плакала. Сказала, что зависть — это страшная вещь, и она боится, как бы ты чего не натворила. Так что, если ты сейчас позвонишь с криками, ты просто подтвердишь мои слова.
В трубке раздались короткие гудки. Вика повесила трубку, не оставив сестре ни единого шанса на ответ. Лариса медленно опустила телефон. Холод, который до этого был только в её пальцах, теперь разливался по всему телу. Она поняла. Это не было случайностью, не было внезапной страстью. Это была война. И Вика не просто нанесла первый удар — она заранее заминировала все пути к отступлению.
Родительская гостиная встретила Ларису запахом полироли для мебели и гнетущим, выверенным порядком. Всё стояло на своих местах: фарфоровые слоники на серванте, тяжёлые кресла, обитые тёмно-зелёным бархатом, семейные фотографии в массивных рамах на стенах. Это была территория показного благополучия, идеальное место для судилища, замаскированного под семейный совет. Отец, Валерий Дмитриевич, сидел в своём кресле, углубившись в разглядывание собственных рук, словно искал в линиях на ладонях ответ, как вести себя в ближайший час. Мать, Елена Сергеевна, с прямой, как аршин, спиной, занимала диван, и её поза кричала о том, что она здесь — главный арбитр. Рядом с ней, сжавшись в комочек, пристроилась Вика. Она была одета в светлое, почти детское платье, и её лицо выражало вселенскую скорбь и готовность к мученичеству.
— Мы позвали тебя, Лариса, потому что так больше продолжаться не может, — начала мать без предисловий, её голос был ровным и лишённым всяких эмоций. — Семья должна решать проблемы вместе, а не устраивать телефонные войны. Вика говорит, ты ей угрожаешь.
Лариса опустилась в кресло напротив них. Она не смотрела на сестру. Её взгляд был прикован к лицу матери.
— Угрожаю? Это интересно. А она не говорила, чем я ей угрожаю? Может быть, правдой?
— Перестань, — вмешался отец, не поднимая глаз. — Мы хотим вас помирить. Вы же сёстры.
— Уже нет, — отрезала Лариса. — Сёстры не уводят женихов и не лгут родителям за спиной, выставляя тебя сумасшедшей.
Вика тихо всхлипнула, уткнувшись матери в плечо. Елена Сергеевна тут же обняла её, бросив на старшую дочь осуждающий взгляд.
— Посмотри, до чего ты её довела! Она боится тебя! А ведь она лишь призналась, что полюбила. Разве можно осуждать за любовь? Саша сам сделал свой выбор. Он взрослый мужчина. Ты должна уважать его решение и отпустить. А ты ведёшь себя как… как брошенка, которая готова мстить всему миру.
Каждое слово матери было выверенным ударом. Она не защищала Вику напрямую, она била по самолюбию Ларисы, по её гордости, пытаясь втоптать её в грязь, заставить почувствовать себя жалкой и неправой.
— Дело не в его выборе, мама. Дело в предательстве. Она сидела в моей квартире, пила мой чай и слушала, как я переживаю из-за разрыва, зная, что она — его причина. А потом звонила тебе и жаловалась, что я «неадекватная».
— Лариса, я не хотела! — подала голос Вика, поднимая заплаканные глаза, в которых не было ни слезинки. — Я не знала, как тебе сказать! Я боялась твоей реакции! И оказалась права! Ты только и можешь, что злиться и обвинять!
И тут Лариса не выдержала. Она вскочила с кресла, её спокойствие треснуло, как тонкий лёд. Она шагнула к дивану и посмотрела сверху вниз на сестру, которая инстинктивно вжалась в мать.
— Ничтожество! Ты же моя сестра, но ты специально втиралась ко мне в доверие, чтобы увести Сашу, а теперь звонишь маме и папе, рассказывая обо мне гадости!
— Я же говорю, я боялась…
— Ты не боялась моей реакции! Ты её просчитывала! Ты знала, что я не буду молчать, знала, что родители бросятся защищать «младшенькую», а меня выставят истеричкой! Ты всё это спланировала!
Она кричала, и её голос, громкий и звенящий, заполнил стерильную тишину гостиной. Отец вжал голову в плечи. Мать смотрела на неё с холодным ужасом, словно видела перед собой не дочь, а опасное, неуправляемое существо.
— Замолчи, — процедила Елена Сергеевна. — Немедленно замолчи. Теперь я вижу, что Вика была права. Тебе нужно успокоиться. Возможно, даже обратиться к специалисту.
Возвращение в собственную квартиру было похоже на всплытие со дна мутного, холодного озера. Воздух, который она жадно глотала, не приносил облегчения, а лишь обжигал лёгкие. Лариса не плакала. Слёзы казались чем-то неуместным, слишком примитивной реакцией на произошедшее. Она налила себе стакан воды, но так и не сделала ни глотка. Он просто стоял на столе, покрываясь испариной, немой свидетель её паралича. Она проиграла. Проиграла не сестре, а родительскому инстинкту защищать слабого, нежеланию видеть грязь в собственном доме, удобной слепоте, которая позволяла им сохранять иллюзию идеальной семьи.
Осада началась на следующий же день. Телефонные звонки от матери стали регулярными, как приём лекарств. Елена Сергеевна говорила ровным, увещевательным тоном, какой используют с больными или неразумными детьми.
— Лариса, мы с отцом подумали… Тебе нужно отвлечься. Может, съездишь куда-нибудь на пару недель? Мы поможем с деньгами. Смена обстановки пойдёт тебе на пользу. Нужно простить и отпустить ситуацию.
— Мама, мне не нужно отвлекаться. Мне нужно, чтобы вы меня услышали.
— Мы тебя слышим, дочка. И именно потому, что слышим, мы и волнуемся. Твоя злость разрушает тебя изнутри. Подумай о себе. Вика — твоя сестра, она желает тебе только добра.
Это было невыносимо. Они пытались вылечить её от правды, как от лихорадки. Через неделю раздался ещё один звонок. На этот раз голос матери звучал воодушевлённо, почти торжественно.
— Ларисочка, у нас такая новость! Вика с Сашей решили пожениться! Представляешь? Будет небольшая церемония, только для своих. И они очень хотят, чтобы ты была. Вика сказала, что для неё это лучший способ доказать, что она не держит на тебя зла. Это ведь прекрасный шанс для всех нас начать всё с чистого листа!
Лариса молчала, слушая этот щебет. Она физически ощущала, как внутри неё что-то обрывается, каменеет. Шанс начать с чистого листа. Они предлагали ей аплодировать на свадьбе, построенной на её унижении.
— Я подумаю, — холодно бросила она и повесила трубку.
Именно в этот момент эмоциональная агония сменилась ледяным, кристально ясным расчётом. Слова больше не имели силы. Обвинения, крики, мольбы о справедливости — всё это было бесполезным шумом, который лишь укреплял её образ «неуравновешенной старшей сестры». Ей нужны были не слова. Ей нужны были факты. Неопровержимые, как удар под дых.
Она набрала номер Марины, их общей с Викой подруги. Марина всегда была прагматичной, любила интриги и презирала наивность. Она была идеальным инструментом.
— Марин, привет. Это Лариса.
— О, привет. Наслышана о ваших баталиях, — в голосе Марины звучало неприкрытое любопытство.
— Я не буду ничего объяснять. Просто хочу попросить тебя об одной услуге. Очень личной.
Лариса изложила свой план. Кратко, без эмоций, как диктуют условия деловой сделки. Марина молчала, выслушивая её, и Лариса почти видела, как в её голове вращаются шестерёнки, взвешивая риски и потенциальные дивиденды в виде эксклюзивной драмы.
— И что я с этого буду иметь? — наконец спросила она.
— Удовлетворение от того, что справедливость восторжествовала. И мою вечную благодарность, — ответила Лариса, зная, что на самом деле Марину интересует только первое.
— Ладно. Это может быть забавно. Что я должна сделать?
— Позвони Вике. Поздравь с помолвкой. Восхищайся её смелостью, её историей любви. Скажи, что всегда знала, что она добьётся своего. Она сейчас на пике эйфории, ей необходимо выговориться, похвастаться. Просто задавай правильные вопросы. «Как тебе это удалось?», «Неужели ты не боялась, что я всё узнаю?», «А что ты родителям сказала?». И включи диктофон. Весь разговор, от начала и до конца.
Предсвадебный ужин проходил в родительском доме. Воздух был густым и плотным от запаха запечённого мяса, дорогих духов Елены Сергеевны и фальшивого благодушия. В центре стола, под ярким светом хрустальной люстры, сияла Вика в шёлковом платье цвета шампанского. Она держала Александра за руку, и каждый её жест, каждый смешок был отрепетированным этюдом счастливой невесты. Александр выглядел довольным, расслабленным, он с лёгкой улыбкой принимал поздравления и подливал отцу коньяк. Родители излучали тихое торжество: кризис миновал, семья снова в сборе, а непокорная старшая дочь, кажется, смирилась и приняла правила игры. Лариса сидела напротив них, подчёркнуто спокойная. Она ела медленно, почти не участвуя в общей беседе, и её молчание было плотнее и тяжелее, чем натянутые улыбки за столом.
— Ну, я думаю, пора! — Валерий Дмитриевич поднялся с бокалом, его лицо раскраснелось от выпитого и от гордости. — Я хочу поднять этот бокал за моих девочек! И за Сашу, который скоро станет мне сыном. Всякое бывает в семьях, но главное — это умение прощать и любить. За любовь, которая всё побеждает! За новую семью!
Все зааплодировали. Александр с нежностью посмотрел на Вику и поцеловал её в висок. Вика бросила на сестру короткий, торжествующий взгляд. Лариса медленно поставила вилку на тарелку.
— Можно я тоже скажу пару слов?
В комнате стало тише. Мать напряглась, отец нахмурился. Они ждали чего угодно: нового скандала, горьких упрёков, сцены.
— Конечно, Ларисочка, — с притворной теплотой проговорила Елена Сергеевна. — Мы будем рады тебя выслушать.
Лариса не встала. Она осталась сидеть, обведя всех холодным, внимательным взглядом.
— Папа сказал правильные слова. Про любовь. Про семью. Я тоже хочу, чтобы вы все услышали настоящую историю этой великой любви. Как говорится, из первых уст.
Она достала из сумочки телефон, положила его на стол и нажала на экран. Тишину разрезал весёлый, щебечущий голос Вики, искажённый динамиком, но абсолютно узнаваемый. «…Марин, ты не представляешь, какой это кайф! Он смотрел на меня как удав на кролика с первой же минуты. А Лариска? Она ничего не видела, как всегда. Думала, что она центр вселенной…»
Александр замер с бокалом на полпути ко рту. Лицо Вики начало терять цвет. «…Обиды детства? Да, конечно! Помнишь, как мне досталось за ту куклу, которую она сломала? А как она поехала в лагерь, а меня не взяли? Она всегда всё получала первой: и внимание, и вещи. Я просто решила, что с меня хватит. Саша — это не просто мужчина, это идеальный трофей. Забрать у неё самое дорогое — это было делом принципа…»
— Выключи это! — взвизгнула Вика, пытаясь дотянуться до телефона, но Лариса спокойно отодвинула его. «…С родителями было проще всего. Мама всегда считала меня слабой и ранимой. Пара звонков, пара намёков на то, как Лариса на меня давит, как завидует… и всё. Они сами сделали её монстром, а меня — жертвой. Главное было правильно им всё подать. Они же так хотят верить в сказку…»
Запись оборвалась. Лариса нажала «стоп». Александр медленно поставил бокал на стол. Он больше не смотрел на Вику. Он смотрел на свои руки, точно так же, как его будущий тесть час назад. Затем он поднял глаза, и в них была пустота.
— Трофей? — произнёс он так тихо, что его едва было слышно. — Значит, я трофей.
— Саша, это неправда! Это монтаж! Она всё подстроила! — закричала Вика, её лицо исказилось от ужаса и злобы. Но никто её не слушал. Елена Сергеевна смотрела на младшую дочь так, будто видела её впервые. В её взгляде не было ни капли материнской любви, только ледяное презрение за то, что её так глупо и тотально одурачили, выставив на посмешище. Валерий Дмитриевич молча встал, отодвинул стул, развернулся и вышел из комнаты. Хлопка двери не было. Он просто ушёл, и этот тихий уход был страшнее любого крика.
Александр тоже поднялся. Он посмотрел на Вику, потом на Ларису, и в его взгляде была лишь брезгливая усталость.
— Спасибо за ужин, — сказал он в пустоту и, не оборачиваясь, направился к выходу.
Вика осталась сидеть одна, в центре разрушенного праздника. Лариса смотрела на неё без злости, без торжества. Просто смотрела. Затем взяла телефон, нашла файл с записью и, на глазах у сестры и застывшей матери, удалила его. Доказательств больше не было. Да они и не были нужны. За столом больше не было семьи. Только чужие друг другу люди, запертые в одной комнате с руинами своей лжи…
