— Корова, — донеслось из-за деревьев, и Людмила замерла. — Ты посмотри, как она расплылась. И ведь жрёт без остановки.
Сердце ухнуло вниз. Это голос Лёхи, друга мужа. А второй голос…
— Ну не говори так, — отозвался Олег. Её Олег. — Она старается. Диеты всякие пробует.
— Да какие диеты! — хохотнул Лёха. — Она жрёт как не в себя. Я бы на твоём месте давно послал. Найди себе нормальную бабу, стройную. А то смотреть противно.
Людмила прижалась к дереву. Ноги стали ватными. Она ждала, что муж возразит. Скажет — не твоё дело. Или — она мне такая нравится. Или хоть что-нибудь.
— Да ладно тебе, — Олег вздохнул. — Привык уже. И готовит хорошо.
Привык. Готовит хорошо. Будто про домработницу говорит, а не про жену.
Людмила развернулась и пошла обратно на поляну. Шла и думала — сколько лет он врал? Все эти «ты у меня самая красивая», «мне нравятся твои формы», «не вздумай худеть». Всё враньё?
На поляне друзья уже накрыли на стол. Жёны суетились, раскладывали салаты. Дети бегали между деревьями.
— Люд, ты где была? — окликнула её Танька, жена Лёхи. — Помоги огурцы нарезать.
— Щас, — буркнула Людмила и села на лавку.
Олег с Лёхой вышли из леса, смеясь. Муж подошёл, чмокнул в щёку.
— Чего такая хмурая?
Она посмотрела на него. На это лицо, которое знала наизусть. Карие глаза, родинка на виске, морщинки в уголках губ. Десять лет вместе. Десять лет вранья?
— Нормально всё, — процедила она.
— Точно? — он наклонился ближе. — Может, устала? Хочешь, домой поедем?
Вот сейчас бы врезать. Прямо в эту заботливую морду. Но вокруг люди, дети.
— Иди шашлык готовь, — отвернулась она.
Весь день Людмила молчала. Сидела в стороне, ковыряла салат. Есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось. В голове крутилось — корова, привык, готовит хорошо.
Подруги пытались разговорить, но она отмахивалась. Олег несколько раз подходил, но она делала вид, что занята.
— Люд, ты чего? — Танька села рядом. — Поругались?
— Нет.
— А что тогда? На тебе лица нет.
Хотелось рассказать. Выплеснуть. Но как? Сказать — твой муж назвал меня коровой, а мой не заступился? Танька ведь тоже не худышка. Ещё обидится.
— Голова болит, — соврала Людмила.
К вечеру начали собираться. Дети устали, взрослые подвыпили. Олег всё пытался поймать её взгляд, но она упорно смотрела в сторону.
— Ну что, по домам? — крикнул кто-то.
— Погодите! — Олег вдруг встал. — Минутку внимания!
Все замолчали. Людмила подняла голову.
— Я хочу тост сказать, — муж поднял стакан. — За мою жену. За Люду.
Она застыла. Что он делает?
— Десять лет назад я встретил женщину, которая изменила мою жизнь. Она красивая, добрая, заботливая. Она лучшая мать, которую я знаю. И лучшая жена.
По поляне пробежал одобрительный гул. Кто-то захлопал.
— Люд, — Олег повернулся к ней. — Я знаю, ты иногда комплексуешь из-за веса. Листаешь эти дурацкие журналы, сидишь на диетах. Но я хочу, чтобы ты знала — мне не нужна другая. Мне нужна ты. Такая, какая есть. С твоими формами, с твоим характером, со всем.
Людмила смотрела на него и не понимала. Это тот же человек, который час назад говорил «привык уже»?
— За Люду! — поднял стакан Олег. — За мою жену. За мою жизнь.
Все подхватили тост. Зашумели, зааплодировали. Танька обняла её, что-то щебетала в ухо.
А Людмила сидела и не знала, что думать. Сердце билось где-то в горле. Обида, боль, недоумение — всё смешалось.
Олег подошёл, присел рядом на корточки.
— Ты чего? Не плачь.
Она и не заметила, что плачет.
— Олег…
— Тихо, — он обнял её. — Я всё знаю. Лёха — дурак. Не слушай его. Он свою Таньку пилит постоянно, хотя сам — поросёнок. Просто завидует, что у меня такая женщина.
— Но ты… ты сказал…
— Что сказал? Что привык? А что мне ему говорить? Что обожаю тебя? Что без ума от твоих форм? Он бы полдня потом ржал. Мужики такие вещи не обсуждают.
Людмила уткнулась ему в плечо. Пахло костром, шашлыком и одеколоном. Родной запах.
— Дура я, — всхлипнула она.
— Моя дура, — поправил Олег. — Моя любимая дура. Которая подслушивает чужие разговоры.
— Я не специально…
— Знаю. Но больше так не делай. А то услышишь, как я Лёхе вру, что не люблю твои пирожки. А я их обожаю. Просто не хочу, чтобы он к нам каждый день в гости ходил.
Людмила рассмеялась сквозь слёзы. Отстранилась, посмотрела на мужа.
— Правда?
— Что правда? Что люблю твои пирожки? Или что люблю тебя?
— Всё.
— Всё правда. И пирожки, и тебя. И формы твои. Особенно формы. Есть за что подержаться.
— Пошляк.
— Твой пошляк.
Вокруг уже начали расходиться. Собирали вещи, грузились в машины. Дети сонно терли глаза.
— Поехали домой? — спросил Олег.
— Поехали.
Они шли к машине, и Людмила думала — как всё сложно. Утром была уверена, что муж любит её такой, какая есть. Потом решила, что всё это ложь. А теперь снова верила.
Может, это и есть семейная жизнь? Когда веришь, сомневаешься, злишься, прощаешь. И снова веришь.
— Люд, — Олег открыл ей дверцу. — Только одно.
— Что?
— Перестань жрать эти таблетки для похудения. От них только желудок портится. Если хочешь — запишемся вместе в спортзал. Но не мучай себя.
— А ты пойдёшь?
— Пойду. Мне тоже не помешает. Пивной живот растёт.
— У тебя нет пивного живота.
— Ну, для профилактики. И вместе веселее.
Людмила села в машину. За окном проплывал вечерний лес. В багажнике грохотали пустые кастрюли.
— Олег.
— М?
— А если бы Лёха при тебе меня коровой назвал? Ты бы что?
Муж помолчал. Потом усмехнулся.
— Врезал бы. Без разговоров. Пусть про свою Таньку говорит что хочет. А мою жену не трогай.
— Но он же твой друг.
— Друг другом. Но ты важнее. Ты — семья.
Людмила откинулась на спинку сиденья. В груди потеплело. Может, и не врал он все эти годы. Может, правда любит. По-своему, по-мужски. Не показывая друзьям, но показывая ей.
— Хочешь, завтра пирожки испеку? — спросила она.
— С капустой?
— С капустой.
— Хочу. Только Лёхе не говори. А то опять приперётся.
Они рассмеялись. И поехали домой. К своей жизни, где она — не корова, а любимая жена. Пусть и с формами. Зато своя.
