Бедняжка Эмилия почувствовала схватки ночью. К утру она, совершенно измученная болями, бессильно откинулась на подушки. Повитуха сказала роженице: «Потерпи, голубушка. Осталось совсем немного». Вскоре раздался крик первого младенца, а через полчаса родился второй.
Рижский бургомистр Георг Фридрих Тимм ликовал: роды у жены прошли удачно и на свет в начале 1821 года появились здоровенькие двойняшки — мальчик и девочка, которых назвали Эмиль и Эмилия, в честь матери.
В семье Георга уже было трое детей, но именно младшие стали любимцами родителей. Детство двойняшек было беспечным и счастливым. Кроме четырехэтажного дома в Риге на углу Малой и Большой Новой улицы Тиммам принадлежал старинный особняк Зоргенфрай (что в переводе означает «свободный от забот») с зимним садом на берегу Киш-озера.
Отец семейства был человеком образованным и светским: говорил на нескольких языках, играл на скрипке и пианино. В их доме регулярно собиралось высшее общество Риги.
В доме Тиммов выступали и гостили молодые Ференц Лист и Рихард Вагнер, пианисты и композиторы Фридрих Калькбреннер, Сигизмунд Тальберг и Адольф Ханзельт — все виртуозы своего времени, о которых говорила образованная Европа тех лет.
Дочь Эмилия, а именно о ней пойдет речь в этой статье, получила прекрасное домашнее образование, а ее музыкальные таланты были высоко оценены именитыми гостями. Девочкой она была скромной, спокойной, увлекалась поэзией и музыкой. Отец в красавице-дочке души не чаял.
В 1834 году старший сын Тиммов, Вильгельм, поступил в Императорскую Академию художеств в Петербурге. Семья часто навещала Вильгельма и появлялась на светских мероприятиях российской столицы.
Эмилия взрослела и из подростка превратилась в пленительную грациозную брюнетку с загадочными карими глазами, нежным лицом и тонким станом. Известный художник Карл Брюллов увидел Эмилию в театре и не мог от нее оторвать глаз — настолько она была хороша. Ангелоподобная девушка показалась ему воплощением скромности и непорочности.
Очарованный юной красавицей Брюллов запечатлел Эмилию в некоторых своих произведениях тех лет. В частности, на алтарной картине для лютеранской церкви Св. Петра и Павла «Распятие» художник придал Марии Магдалине черты Эмилии Тимм.
Знакомство с семьей Тимм и увлечение Эмилией привело к официальной помолвке. Свадьба Брюллова и Эмилии была назначена на январь 1839 года.
Жениху было 39 лет, невесте -18. В жизни Брюллова были многочисленные романы и с натурщицами и со знатными дамами, но вить семейное гнездо Брюллов не собирался. До встречи с Эмилией художник был уверен, что не женится никогда. Не нашлось по поры до времени такой достойной девушки, которая затмила бы собой живопись и интерес к зарубежным поездкам, где Брюллов набирался опыта и впечатлений.
27 января 1839 года они поженились, однако уже спустя месяц супруги расстались навсегда. Почему так вышло?
По воспоминаниям современников, молодожены накануне свадьбы не выглядели счастливыми. Александр Брюллов, брат живописца, писал:
«…В самый день свадьбы Карл оделся, как он обыкновенно одевается, взял шляпу и, проходя через мастерскую, остановился перед копией Доменикино, уже оконченной. Долго стоял он молча, потом сел в кресла. Кроме его и меня в мастерской никого не было. Молчание длилось еще несколько минут. Потом он, обращаясь ко мне, сказал: «Цампиери как будто говорит мне: «Не женись, погибнешь»…
Сама свадьба, состоявшаяся в Петербурге, по свидетельству историка Владимира Порудоминского, автора книги о жизни Карла Брюллова, была также весьма скромной: «Свадьба профессора живописи Карла Павловича Брюллова была незаметной до крайности — все тихо, обыкновенно. В лютеранской церкви святой Анны, что на Кирочной улице, народу почти не было — только близкая родня. Брюллов в продолжение венчания стоял, глубоко задумавшись, и ни разу не взглянул на невесту; лишь изредка он поднимал голову и неприлично торопил пастора с окончанием обряда».
Большинство друзей художника на свадьбе не присутствовали, поскольку не были оповещены о дате и времени. Свидетелем со стороны Брюллова был поэт и писатель Тарас Шевченко. Он вспоминал: «Я в жизнь мою не видел, да и не увижу такой красавицы.
В продолжение обряда Карл Павлович стоял, глубоко задумавшись; он ни разу не взглянул на свою прекрасную невесту». Эмилия на венчании была чрезвычайно нервна, и в ее карих глазах стояли слезы.
Судачили, что между молодыми накануне свадьбы произошла серьезная размолвка, которую при помощи родителей Эмилии замяли.
«Впрочем, что теперь думать да гадать: поселилось в мастерской очаровательное существо с тонким лицом и легкими движениями; все мило в госпоже Эмилии — и веселое с немецким выговором щебетание, и застенчивость, с какой она убегает от нескромных шуток супруга, и немецкая карточная игра по мелочи, к которой она старается приохотить посещающих мастерскую учеников.
Но Брюллов не весел, что-то грызет его, не дает покоя, даже в райские минуты, когда супруга его садится к фортепьяно, след озабоченности не исчезает с его лица…», — пишет Порудоминский о первых днях супружеской жизни Карла и Эмилии.
Сохранились и другие воспоминания об Эмилии. Например, старшего брата художника Александра Брюллова: «…Она сначала не хотела читать, но потом раскрыла книгу, прочитала несколько фраз с сильным немецким выговором, захохотала, бросила книгу и убежала. Он позвал ее опять и с нежностью влюбленного просил ее сесть за фортепиано и спеть знаменитую каватину из «Нормы».
Без малейшего жеманства она села за инструмент и после нескольких прелюдий запела. Голос у нее не сильный, не эффектный, но такой сладкий, чарующий, что я слушал и сам себе не верил, что я слушаю пение существа смертного, земного, а не какой-нибудь воздушной феи. Или это магическое влияние красоты, или она действительно хорошо пела, теперь я вам не могу сказать основательно, только я и теперь как будто слышу ее волшебный голос…»
8 марта 1839 года, спустя сорок дней после свадьбы, Эмилия покинула мужа, уехав к родителям в Ригу. Когда стало известно, что Эмилия оставила Брюллова, по Петербургу поползли самые невероятные слухи: говорили о насилии Брюллова над молодой женой — что якобы Карл вырвал из ушей Эмилии бриллиантовые сережки, подаренные им на свадьбу и выгнал ее из дому.
Кто-то судачил, что Карл наградил Эмилию «дурной» болезнью и жена поэтому сбежала от него. Один из недругов Брюллова писал: «Она, свеженькая, 18-летняя, как махровый цветок, дышащая жизнью и здоровьем, рядом с обрюзгшим и опухшим от пьянства и разврата (Брюлловым) представляла грустное зрелище…»
Оказалось, что правда выяснилась в первую брачную ночь. Эмилия призналась мужу, что она не девственница. Ужас был в том, что ее совратил близкий родственник (по некоторым данным — отец). Карл, впрочем, еще во время жениховства замечал какую-то странность в поведении Эмилии, что и послужило поводом для ссоры между женихом и невестой.
Влюбленный Брюллов был готов все простить и спасти Эмилию, но мысль о том, что девушку растлевал ее близкий родственник, не давала ему покоя. Обстановка в доме стала невыносимой и Эмилия приняла единственно верное решение — уехать.
С того момента, как Эмилия уехала, для Карла начался кошмар с разводом: он должен был писать унизительные прошения с подробным разъяснением обстоятельств дела и шефу Третьего отделения Бенкендорфу, и Священному синоду, и министру двора… «
Я так сильно чувствовал свое несчастье, — писал Брюллов в прошении на развод на имя министра двора, — свой позор, разрушение всех надежд на домашнее счастье, что боялся лишиться ума».
Он снова был свободен только в 1841 году. Брюллов, оклеветанный, по его словам, женой и ее родными, стал изгоем в обществе. «Родители девушки и их приятели оклеветали меня в публике, — пишет Брюллов, — приписав причину развода совсем другому обстоятельству мнимой и никогда не бывалой ссоре моей с отцом за бутылкой шампанского, стараясь выдать меня за человека, преданного пьянству…»
После развода Карл отказался выплачивать жене требуемую большую сумму. Из салонов и гостиных исчезали его работы, а давние приятели при встрече старались незаметно пройти мимо.
Спасать и утешать его приехала из Италии давняя подруга и муза — графиня Юлия Самойлова, с которой его связывали нежные долголетние отношения. Юлия налетела на него словно вихрь, потащила в театр, расхвалила и купила у Карла за бешеные деньги какую-то пустяковую акварель, наняла новую кухарку, развеселила, растормошила и опьянила Брюллова.
Он смог наконец снова взяться за кисть и начать работать. Брюллов принялся за портрет возлюбленной. Заканчивать картину «Портрет графини Юлии Павловны Самойловой, удаляющейся с бала с приемной дочерью Амацилией Пачини» пришлось уже в одиночестве: Юлия снова упорхнула в Рим…
Брюллов подумывал о том, чтобы сделать предложение обожаемой Юле, когда в 1842 году она стала вдовой. Взбалмошная Самойлова удивила его новым сюрпризом: по дороге в Россию у нее сломался экипаж в каком-то провинциальном итальянском городке, и она, чтобы скоротать время, пошла в местный оперный театр. Во время спектакля Юлия влюбилась в брутального молодого тенора по имени Джованни Пери. После спектакля она уехала с ним и вскоре обвенчалась.
Карл Брюллов никогда больше не женился. Напоминанием о его неудавшемся браке остался набросок к картине «Невинность, покидающая землю», созданный после разрыва молодоженов.
На наброске — образ прекрасной девушки, которая покидает объятое развратом общество. В образе невинной красавицы угадываются черты лица Эмилии, так что тот, кто сумеет разгадать символику этого рисунка, сможет и ответить на главный вопрос: кто же виноват в случившемся…
Карл простудился, расписывая Исаакиевский собор. Он уехал на лечение в Италию, но болезнь скоро взяла верх. Брюллов умер в одиночестве в возрасте 52 лет и был похоронен на небольшом кладбище Монте Тестаччо близ Рима.
Юлия Павловна Самойлова пережила Брюллова на 23 года. Последний раз она вышла замуж в 60 лет за 66-летнего французского посланника в Риме, графа де Морнэ.
Предвижу самый главный вопрос: как сложилась судьба Эмилии? Эмилия Тимм не оставила воспоминаний о своей жизни с Карлом Брюлловым. Но известно, что после возвращения в Ригу, она посвятила себя занятиям музыкой. В 1842 году Эмилия отправилась во Францию, в Париж, учиться у знаменитого пианиста Фредерика Шопена.
Рижанка произвела неизгладимое впечатление на Шопена. Эмилия Тимм до конца дней сохранила теплые воспоминания о своем учителе, у которого она познавала мастерство игры на фортепьяно в течение двух лет.
6 декабря 1844 года 23-летняя Эмилия вышла замуж за Алексея Греча. Свадьба была в Риге, потом супруги переехали в Санкт-Петербург. Брак Эмилии оказался счастливым и муж обожал ее.
В своем письме к матери Эмилия так описывает их новую квартиру в Петербурге: «Весь дом обставлен так, будто это не земля, а райские кущи. Алексей сам все подготавливал к моему приезду. В своем салоне я нашла великолепный рояль, на открытой крышке которого лежала партитура шопеновского «Ноктюрна»…
В браке появились дети, в доме часто бывали гости. Как и прежде вокруг Эмилии витала атмосфера творчества, поэты и музыканты считали за честь побывать в доме Гречей, где главным украшением была хозяйка дома. К сожалению, семейное счастье было недолгим: в 1850 году Алексей Греч умирает в путешествии на Мадейру.
Эмилия еще какое-то время проживала вместе со свекром Николаем Гречем в Петербурге, а затем переехала в немецкий Карлсруэ, чтобы следить за образованием своих детей.
Там она, свободно владевшая шестью языками, в том числе и латышским, стала центром небольшого Балтийского салона. Земляки, посещавшие занятия в университете Карлсруэ и Гейдельберга, часто навещали Эмилию, гостили у нее и известные музыканты, в том числе и Лист.
В Германии Эмилия дала несколько концертов при королевском дворе Вюртемберга. Несколько раз она приезжала и в Ригу, где жили ее мать и сестры Лидия и Анна. Когда дети выросли, Эмилия вернулась в Петербург. Последние дни Эмилия Тимм-Греч провела у дочери в Павловске, там же 2 августа 1877 года она и умерла.
