- У вас уже это было? Бернес мгновенно сообразил, что если он ответит "нет", то может потерять Лилю. История любви кумира миллионов

1 сентября 1960 года 49-летний Марк Бернес привел свою единственную дочь Наташу в первый класс одной из московских школ. Несмотря на праздничную первосентябрьскую суету, появление на школьном дворе известного актера привлекло к нему всеобщее внимание.

Одна молодая, весьма привлекательная дама, стоявшая рядом с мальчиком, явно первоклассником, при появлении Бернеса обратилась к мужу, импозантному, хорошо одетому мужчине:

— Смотри, вон Крючков с дочерью.
— Это не Крючков, а Марк Бернес, — засмеялся тот. — Я хорошо знаю многих деятелей искусства.

И тут же представил Бернеса своей супруге.

Многие считали, что Марк Бернес — одессит. Вот характерные строки из письма одного кинозрителя:

«Вашу биографию, Марк Наумович, я знаю очень хорошо, у нас с вами много общего. Я тоже воспитывался в приютах Одессы, у меня тоже не было родителей. Вы самый близкий мне человек».

Вообще, подобное мифотворчество объясняется очень просто. Артистов часто отождествляют с их персонажами, путая реальные и вымышленные биографии.

На самом деле Марк Бернес родился в 1911 году в старом тихом городе Нежине на Украине, в том самом, где когда-то учился в гимназии Гоголь. Когда Марку было пять лет, семья переехала в Харьков. Родители мечтали для своего сына о солидной профессии бухгалтера.

Под их влиянием Марк даже поступил в торгово-промышленную школу, но к родительскому огорчению проучился в ней недолго.

В 15 лет он впервые попал в театр. После этого он ни о чем другом слышать не хотел. Первым человеком с сугубо театральной профессией, с которым Марка свела жизнь, был расклейщик афиш. Вскоре уже сам Марк клеил афиши, потом сам стал афишей, носил по улицам реклaмные щиты.

Спустя несколько месяцев Бернеса познакомили со старостой театральных статистов. Дебют Марка в роли статиста состоялся на сцене одной из харьковских оперетт, но вскоре юноша, слишком самостоятельный, покинул родной Харьков и отправился в Москву.

Приблизительно тогда же он сменил фамилию Нейман на звучную Бернес.

Приезд в столицу, по словам самого Марка, выглядел так: юноша, вышедший из поезда, был совершенно без вещей. На нем была длинная шуба с чужого плеча, с воротником от дамского пальто и модные желтые краги. Подойдя к первому попавшемуся таксисту, он спросил, где здесь Малый театр?

В Малый театр юношу взяли статистом. Вскоре, в поисках лучшей доли, Марк пересек Театральную площадь и оказался в Большом театре. В Большом статисты были нужны еще больше, чем в Малом.

Через два года Бернеса приняли во вспомогательный состав драматического театра, по старинке именуемого театром Корша.

Театр Корша был тогда весьма популярен и располагал отличной труппой. В театре тогда работали Гольдман, Блюменталь-Тамарина, Шатрова. Прошел год, и Бернес стал актером основного состава.

Знаменитая впоследствии актриса Елена Шатрова потом вспоминала:

«За любую роль, пусть два слова, Бернес хватался с жадностью. Режиссерские указания ловил на лету и смотрел влюбленно не только на мастеров и актеров, но и на саму сценическую площадку».

Жить Марку было негде. И он ночевал в гримерке на диванчике, поджав ноги.

Общее впечатление от Бернеса того периода — Бернес-комсомолец. Образ был вылит самой эпохой. Во всех советских пьесах роль комсомольца обязательно поручали Марку.

Вскоре Бернесу дали новое прозвище — Комсомольский Ромео. Это из-за того, что Марк влюбился. Коршевцы, симпатизировавшие Бернесу, перешептывались: как он влюблен? Как он умеет любить?

Избранницу Марка звали Паула. Она тоже была актрисой в театре Корша. Марк ей нравился. Но замуж вскоре вышла за солидного инженера, с которым начала встречаться еще до того, как на нее обрушилась любовь Марка.

Коллеги-актеры негодовали. Что же будет с Марком? Бернес худел на глазах. Но недолго. Вскоре Паула ушла от инженера к Марку. Марк и Паула довольно скоро получили рядом с театром малюсенькую комнатку.

Это было настоящим счастьем. Случилось это благодаря тому, что для нужд актеров решили начать строить соседний с театром дом.

Строили сами актеры в свободное время, в основном по ночам. В комнатке Бернеса побывало множество знаменитых людей.

Среди них и Исаак Бабель, читавший Марку и Пауле свои рассказы. Марк тогда так впечатлился, что много лет потом мечтал читать Бабеля со сцены.

В 1933 году бывший театр Корша закрыли. Марк недолго потом поработал актером в Театре Революции, и в его жизни наступил совершенно новый этап, целиком связанный уже с кино.

Он был прерван в 1958 году гнусной, по сути, и драматической для Бернеса историей.

Была в то время в стране практика публичного порицания известных людей, это такая воспитательная мера. Именно это и случилось с Бернесом, ставшим к тому времени чрезвычайно популярным и артистом, и певцом.

В двух центральных газетах одна за другой появились публикации.

Первая — «Пошлость на эстраде» — в «Правде», органе ЦК КПСС.
Вторая — «Звезда на Волге» — в «Комсомольской правде», в органе соответственно ЦК ВЛКСМ.

Последствия не заставили себя ждать. Бернеса практически перестали снимать в кино, реже стали приглашать на концерты. Возникли сложности с выездами за границу.

А спровоцированы публикации были тем, что во время праздника в Лужниках, посвященного 13-му съезду комсомола, Хрущев в присутствии своего зятя Алексея Аджубея, тогда главного редактора «Комсомольской правды», рассердился на Бернеса.

Бернес тогда спел две песни. Концерт по статусу был правительственным, и выходить на бис было запрещено. А зал, взорвавшийся аплодисментами, требовал еще и еще. Бернес не вышел, не имел права. Хрущев тогда громогласно заявил:

«Зазнался и на народ ему плевать».

Аджубей тут же, уловив настроение хозяина и имея свой повод к недовольству Бернесом (а они незадолго до этого не поделили расположение актрисы Изольды Извицкой), организовал травлю артиста в печати.

Это дорого обошлось Бернесу. Как раз в это самое время и произошло на школьном дворе знакомство Марка Бернеса с Лилей Бодровой. И произошло оно, по иронии судьбы, по воле мужа Лили, тогдашнего корреспондента французского журнала «Пари матч».

Лиля была дочерью крупного дипломата. Ее отец был одним из первых послов Советского Союза в Израиле. У нее был муж, от которого к моменту встречи с Бернесом был сын-подросток. Муж — известный журналист, иностранец.

Через месяц в школе было назначено первое родительское собрание. Учительница попросила всех родителей, чтобы легче было познакомиться, сесть за парты своих детей. Бернес с Бодровой, как и их дети, оказались за одной партой.

Позже выяснилось, что Марк ради этого собрания и потому, что обожал свою дочь, и по его же признанию, чтобы увидеть Лилию, прервав гастроли, специально на один день прилетел в Москву, сел в самолет и прилетел.

Настроение у Лили в тот день из-за очередных семейных неурядиц было плохое. Ее муж, человек, не обделенный внешностью и по тем временам весьма состоятельный, слыл большим поклонником прекрасного пола. Он вел активный светский образ жизни и на свою семью обращал мало внимания.

После родительского собрания Бернес предложил Лилии поехать к его друзьям, послушать новую пластинку Шарля Азнавура, которого он обожал.

Лиля, позвонив домой и узнав, что мужа, как всегда, нет, сказала Марку: «Поехали!»

Она вернулась в тот день довольно поздно. При этом она была в полной уверенности, что продолжения знакомства с Бернесом не будет по многим причинам. Бернес же думал по-другому.

Он стал регулярно приглашать Лилию на закрытый просмотр недублированных фильмов, они начали ездить к друзьям Бернеса. В общем, Марк Наумович начал недвусмысленно ухаживать за Лилией. Делать это он умел и делал красиво. Да и возможности у него для этого были.

Так прошел октябрь.

Накануне ноябрьских праздников Бернес на своей «Волге» в очередной раз вёз Лилю домой. Неожиданно увидев впереди иномарку мужа, она сказала Марку:

— Мы должны приехать первыми.

У них это получилось. Но именно в тот день у мужа впервые появилась мысль о том, где это теперь пропадает его жена.

Провести предстоящие праздники вместе с Марком Лиля все-таки тогда отказалась. У неё же муж и ребёнок. Но сама вдруг призналась подруге:

— По-моему, я уйду от Люсьена.

Так звали её мужа, бывшего наполовину француза. В ответ на изумление подруги добавила:

— Просто мне кажется, что я гораздо нужнее Марку. У него ведь дочка растёт без матери. Да и мне у него, думаю, будет лучше.

Вскоре после праздников Бернес сказал:

— Лиля, как можно так жить? Уходи от него. Давай начнём новую жизнь. У нас ведь двое детей.

Но случилось так, что Лиля попала в больницу. Марк переживал, он уже открыто говорил друзьям: «Лиля — моя судьба».

В кругу, где знали Бернеса, его отношения с Лилей уже давно были предметом общего любопытства.

В день, когда Люсьен приехал забирать жену из больницы, он сразу же, как только она села в его машину, спросил:

— Это правда?

Лиля, ничего не уточняя, ответила:

— Да.

До шести вечера Люсьен мотался с Лилией по всей Москве, грозя вместе с ней на машине броситься с моста.

Уже дома он вызвал друга, и они вместе заломили Лиле руки. Она твердила одно:

«Я уеду к маме».

Но, осознав, что пути назад нет, произнесла:

«Хорошо, я уеду к Марку».

И тогда Люсьен сказал другу:

— Ты её держи, а я поеду к нему.

Марк Бернес потом рассказывал Лиле, что первая сказанная Люсьеном фраза была: «Но у меня же сын».

А Марк предложил:

— Поедем сейчас к Лиле, и она сама пусть всё решит.

Когда они ехали, Люсьен спросил главное:

— У вас уже это было?

Бернес мгновенно сообразил, что если он ответит «нет», то может потерять Лилю. И он ответил:

— Да!

Это был верный ход.

Когда Люсьен вернулся в свою квартиру, он лишь сказал:

— Иди, он ждёт тебя внизу.

Лиля спустилась и села к Марку в машину. Так она провела свой первый день после больницы.

Именно с этого дня они стали жить вместе. Марк был старше Лилии на 18 лет. Ему было 49, Лиле 31.

На следующий день после уроков привезли Жана, сына Лилии. К новой жизни Жан привык быстро и довольно скоро стал называть Марка Наумовича папой.

Наташа, напротив, долго привыкала к Лилии, даже отнеслась к этому с пониманием. Тем более, что ей самой пришлось привыкать ко многому. После богатой большой четырехкомнатной квартиры она попала в страшно запущенную двухкомнатную, в которой хозяйничала глухая и неприветливая домработница Марфа.

Новую жизнь в такой квартире начинать нельзя, констатировала Лилия, и медовый месяц начался с грандиозного ремонта и перестройки всей квартиры.

Марк был доволен преобразованиями и не без гордости говорил друзьям: «Лиля учит меня красиво жить».

При этом характер у Бернеса был не сахарный. Об этом все знали. Но в адрес Лилии неудовольствие он проявлял редко. Но однажды все-таки заявил:

— Будешь по ночам ходить с фонарем, выгоню.

Это была реакция на лилину манеру устраивать ночную охоту на клопов, бегавших табунами по стенам ремонтируемой квартиры.

С Лилией Бодровой, как считал Бернес, у них началась другая жизнь. Точнее, они так решили вместе. Слишком многое изменилось для каждого из них в этом союзе, и для их детей тоже.

Началось с того, что Марк заявил:

— Мы будем работать вместе.

Он поехал в бюро пропаганды советского киноискусства и оформил Лилю на работу вместе с собой. Так она стала ведущей его концертов. Теперь они практически не расставались.

Со временем он так привык к тому, что они везде вместе, что всякая разлука с женой превращалась для него в муку.

Однажды ему пришлось поехать в Польшу на гастроли без Лили. Так он там, сразу заболев, потребовал:

— Пока Лиля не приедет, я петь не выйду.

И Лиля приехала.

У Марка многое получалось легко. Но что касается быта, то он в их семье всё же был сферой женской. Если возникала необходимость что-то передвинуть или, не дай бог, прибить, Марк звал жену. Ну не мог или не хотел он без неё даже продукты доставать из холодильника. Но по магазинам ходил всегда сам.

Что касается творческих вопросов, он не советовался с женой буквально, но с её мнением считался.

— Лиля, никуда не уезжай. Я тебе позвоню.

Звонил и напевал по телефону новую песню, чтобы узнать её мнение.

С начала 60-х он вёл активную концертную работу.

Удивительно, но Бернес не знал нотной грамоты. В его доме стояло пианино, но играли на нём только композиторы. А он записывал мелодии на магнитофон, который у него был по тем временам необыкновенным, а потом слушал мелодию, осмысливал и запоминал.

Обладая вкусом, он был чрезвычайно требователен и к себе, и к своему репертуару. Требователен до скандалов и конфликтов с коллегами. Лиле не раз потом приходилось извиняться за мужа.

Марк Наумович продолжал много ездить, выступать и везде с Лилей, но чувствовал себя всё хуже. Врачи говорили ему: «У вас инфекционный радикулит».

В туристическую поездку в Финляндию он Лилю вытолкал сам со словами:

— Поезжай одна. Может, в последний раз.

Проводив жену, не находил себе места, ему было плохо одному. Лиле потом передали его слова:

— Если бы я мог Лильку взять с собой на небеса, я бы спокойно закрыл глаза.

Он часто говорил, что умрёт от рака, поскольку его первая жена Паула и отец с сестрой — все умерли от рака.

После возвращения Лилии из Финляндии на улице медицинских институтов в Пироговке состоялся консилиум. Один из врачей тихо сказал:

— Лилия, нам надо выйти из палаты.

Марк Наумович, услышав эти слова, громко возразил.

Лиля всё последнее пребывание мужа в кремлёвской больнице — 51 день подряд — каждое утро ездила к нему. У неё самой за это время начались страшные боли. Открылось язвенное кровотечение, но тогда ей было не до этого.

Умирал Марк Наумович мучительно. Он отказался от обезболивающих наркотических уколов, понимая, что после них бредит. Буквально за минуту до предсмертной агонии попросил Лилию: