— Анька! Куда подевалась? Не слышишь что ли? Димка орёт, видать опять коленку разбил!
Девочка вздрогнула и спрятала потрёпанную книжку под подушку. Сердце заколотилось. Она же всего на минуту отвернулась, чтобы страницу перевернуть.
— Иду! — крикнула она и соскочила с кровати.
Анна помчалась во двор, перепрыгивая через ступеньки. Во рту пересохло. Отец не простит, если увидит разбитую коленку Димки. А тот, как назло, сидел посреди лужи и ревел во всё горло. Светка и Полинка стояли рядом с виноватыми лицами.
— Что случилось? — Анна присела на корточки перед братом.
— Я ничё не делал, — зашмыгал носом Димка. — Только на забор залез… чуть-чуть.
Анна закатила глаза и подхватила пятилетнего брата на руки. Самой ей было десять, но за плечами уже пять лет нянчения младших. Руки привычно подставили ковшик под кран, намочили платок. Димка дёргался и хныкал, пока она оттирала грязь с расцарапанной коленки.
— Я маме скажу! — пригрозил он.
— Ага, давай. И папе заодно, — буркнула Анна, заклеивая ранку пластырем. — Скажешь, как на забор полез, пока я книжку читала.
Димка сразу притих. Он знал, что будет Аньке, если папа узнает.
— Не скажу, — прошептал он.
Анна выдохнула. Пронесло. Вытерла мокрые руки о шорты и глянула на часы. Надо ужин разогреть и посуду помыть, а то опять влетит.
Вечером, когда все легли спать, Анна достала из-под подушки книжку. «Приключения Электроника». Всего десять страниц успела прочитать за день. Она натянула одеяло на голову, включила фонарик и погрузилась в чтение. Это были единственные минуты, когда она принадлежала только себе.
— Эй, нянька! А где твои детишки? — крикнул Витька из параллельного класса, когда Анна шла из школы.
Несколько ребят заржали. Кто-то бросил вслед обёртку от конфеты.
— Попки им подтирать не надоело? — подхватила Машка Сорокина.
Анна сжала зубы и ускорила шаг. Спорить бесполезно — только хуже будет. Научилась уже.
Домой она не шла, а почти бежала. Забрать Димку из сада, потом близняшек из младшей группы. Дотащить три рюкзака и три пары сменной обуви. Приготовить обед из того, что есть в холодильнике. Проверить Димкины прописи. Искупать девчонок.
Дома её встретила мама с усталым лицом. Не поздоровалась, только кивнула на стол: — Стирка на тебе сегодня. И ужин. Я на вторую смену.
Анна проглотила комок в горле и молча кивнула. Хотелось рассказать про контрольную по математике — четвёрку получила. Но мама уже скрылась в ванной, а потом торопливо ушла, хлопнув дверью.
Вечером Светка подралась с Полинкой из-за куклы. Разбили вазу. Отец, вернувшийся с работы, молча снял с гвоздика ремень. Анна стояла, стиснув кулаки, пока он отсчитывал удары. Три. Пять. Семь.
— Обязана следить! — каждое слово сопровождалось свистом ремня. — Ты! Старшая! В! Семье!
Ночью она не плакала — слёз уже не было. Лежала, глядя в потолок, и мечтала о том дне, когда сможет уйти. Навсегда.
После девятого класса родители не спросили, куда она хочет поступать.
— В кулинарный пойдёшь, — сказал отец за ужином. — Повар — хорошая специальность. Сама не пропадёшь и семью прокормишь.
— А если я не хочу? — тихо спросила Анна.
Мать с отцом переглянулись.
— А что ты хочешь-то? — хмыкнул отец. — На художника учиться? Или на артистку? Так талантов у тебя никаких. А жрать каждый день надо.
— Я в педагогический думала… — начала Анна.
— Опять в няньки? — перебила мать. — Да ты с детства только этим и занимаешься. Хватит уже. Иди на повара, говорю. Денег принесёшь в дом наконец.
Анна промолчала. Спорить с родителями она разучилась давно.
Соседка по парте в училище, Катька, трещала без умолку. О своём парне, о дискотеках, о новой куртке. Анна слушала вполуха и записывала рецепт борща. Дома спросят — надо будет отчитаться.
— Слушай, а ты чего такая тихая всегда? — спросила как-то Катька во время перерыва. — У тебя парня нет? Или запрещают гулять?
Анна растерянно заморгала. С ней давно никто просто так не разговаривал.
— Младшие у меня, — пожала она плечами. — Трое. Некогда гулять.
— Ничего себе! — присвистнула Катька. — А родители что?
— Работают, — отрезала Анна.
Она не стала рассказывать про ремень на гвоздике. Про обзывательства в школе. Про то, как в двенадцать лет научилась варить суп и стирать пелёнки. Про то, что собственные джинсы у неё появились только в восьмом классе — до этого донашивала за двоюродной сестрой.
Катька помолчала, потом вдруг предложила: — Пойдём завтра с нами в кино? Там комедия прикольная идёт.
Анна вспыхнула от неожиданности. — Не смогу… Дети же…
— А может, договоришься с кем-нибудь? На пару часов всего.
Впервые за долгое время Анне захотелось заплакать. Просто от доброты в голосе этой взбалмошной девчонки.
— Спасибо, — сказала она тихо. — Но правда не смогу.
Вечером, укладывая близняшек спать, Анна поймала себя на странной мысли. Скоро и она будет укладывать своих детей. И они НИКОГДА не будут нянчить младших братьев или сестёр. Никогда не услышат свист ремня за спиной. Никогда не будут плакать от одиночества.
Если, конечно, эти дети у неё когда-нибудь появятся.
Кафе «Ласточка» встретило Анну запахом свежей выпечки и гудением посудомоечной машины. Первый рабочий день. Руки дрожали, когда она надевала белый колпак и завязывала фартук. Шеф-повар, грузный мужчина с усами, окинул её взглядом и буркнул: — На овощи пока поставлю. Справишься?
— Да, — кивнула Анна.
К вечеру пальцы гудели от ножа, а спина ныла. Но внутри теплилось что-то новое — чувство гордости. Она справилась. Сама. Без криков и понуканий.
Домой Анна шла медленно, оттягивая момент встречи с семьёй. В голове крутились мамины слова: «Надеюсь, хоть что-то принесёшь с работы. Не зря же мы тебя туда устроили».
Мать встретила её в коридоре. Оглядела с ног до головы.
— Ну? Где?
Анна непонимающе моргнула.
— Что — где?
— Не прикидывайся! — фыркнула мать. — Еду принесла? Не с пустыми же руками пришла?
Анну бросило в жар.
— Я ничего не брала! Там камеры везде и учёт строгий.
Мать поджала губы.
— И на что мы рассчитывали? Эх ты…
Из кухни выглянул отец.
— Что, не принесла ничего? — в его голосе звенел металл. — Работу мы ей нашли, а толку?
Анна почувствовала, как глаза наливаются слезами. Она проработала первый день, устала как собака, а они…
— Я не буду воровать, — сказала она тихо, но твёрдо.
Отец двинулся к ней. Тяжело, как медведь.
— Не будешь, значит? А жрать что будем? Мало мы на тебя денег потратили?
Анна попятилась к двери. Знакомое чувство — когда хочется сжаться в комок, исчезнуть.
— Вот же простодыра! — крикнула мать ей вслед. — Даже семью свою накормить не можешь!
Ремень свистнул над головой.
В ту ночь Анна не спала. Лежала с открытыми глазами и думала. О том, что скоро получит первую зарплату. О том, что мать уже пересчитала деньги, которые она «должна» принести домой. О том, что ничего никогда не изменится.
Разве что…
Зарплату выдавали в маленьком кабинете бухгалтерии. Анна, получив конверт с деньгами, сжала его в потной ладони. В голове стучало: «Сейчас или никогда». Вместо дороги домой она свернула к автовокзалу, петляя между домами, словно за ней гнались. На кассе голос дрогнул: «Один билет на ближайший рейс». Кассирша равнодушно взглянула на растрепанную девушку с единственной сумкой и протянула билет.
Когда двери автобуса закрылись, Анна выдохнула, словно вынырнула из-под воды. Ей было всё равно, куда ехать – важно было только не оглядываться назад. Где-то там, в городе детства, остались родители, которые уже, наверное, ждали её с деньгами. Но Анна знала: вернись она сейчас – и свободы уже не видать.
Автобус мягко покачивался на ухабах. Анна сидела у окна, прижимая к груди сумку с вещами. За спиной остался родной город, крики матери, отцовский ремень. Впереди — неизвестность.
Страшно? Да. Но не страшнее, чем остаться.
Первым пристанищем стала комнатка при столовой, где её взяли посудомойкой. Крохотная, с облупленной краской на стенах и скрипучей кроватью. Но СВОЯ. Без криков и упрёков.
— Спасибо, Нина Павловна, — Анна не могла сдержать слёз, когда заведующая столовой вручила ей ключ.
— Да ладно, девонька, — махнула рукой та. — Не бог весть что. Но крыша над головой.
Через полгода Анна перебралась в квартиру к Клавдии Петровне — бабушке, живущей по соседству со столовой. Старушка сдавала комнату за символическую плату и нуждалась в помощи по хозяйству. А Анна умела и готовить, и убирать, и за лекарствами сходить.
— Чайку с малиной? — спрашивала Клавдия Петровна, когда Анна, уставшая после смены, приплеталась домой. — А я борщец разогрела.
— Спасибо, — улыбалась Анна.
Впервые в жизни её окружала забота. Простая, без подвоха и задней мысли. Просто потому, что человеку не всё равно.
К тому времени Анна уже работала поваром в кафе при гостинице. Готовить она любила — это напоминало фокус. Берёшь простые продукты, и вот — чудо! — получается что-то вкусное, от чего люди улыбаются.
Каждый вечер она доставала из-под кровати керамического поросёнка с надписью «на море». Звякала монетка, падая внутрь. Анна никогда не была на море. Но копила не на него. На своё жильё — вот мечта. Крохотное, хоть каморка, но своё. Где никто не упрекнёт и не ударит.
В тот вечер она заступила на смену как обычно. Проверила продукты, нарезала овощи. И тут в кухню заглянул светловолосый парень в форме электрика.
— Извините, розетку проверить надо, — сказал он, улыбаясь одними глазами. — Можно?
— Можно, — кивнула Анна, чувствуя, как краснеет. Она не привыкла к мужскому вниманию.
— Я Сергей, — представился парень, закончив работу. — А вас как зовут?
— Анна, — она вытерла руки о фартук.
— Анна, — повторил он, словно пробуя имя на вкус. — Красивое имя.
Он вернулся на следующий день. И через день. А потом пригласил в кино.
Анна никогда не думала, что отношения могут быть такими… спокойными. Без крика и надрыва. Без чувства, что ты кому-то что-то должен. Просто потому, что двоим хорошо вместе.
— Я люблю тебя, — сказал Сергей однажды вечером, когда они сидели на скамейке в парке. — Выходи за меня.
Анна вздрогнула. В голове промелькнули картинки из детства — мать, кричащая на отца, отец, заносящий ремень над детьми.
— А если… если я буду плохой женой? — выдавила она.
Сергей удивлённо посмотрел на неё.
— Ты чего? С чего ты взяла?
Анна покачала головой. Как объяснить то, что впиталось с молоком матери? Страх быть плохой. Недостаточной. Виноватой.
— Просто… я не знаю, смогу ли.
Сергей взял её за руку. Ладонь была тёплой и надёжной.
— Вместе сможем, — сказал он просто.
И она поверила.
Никакой пышной свадьбы — просто расписались в ЗАГСе. И сразу к родителям Сергея.
— Вот, познакомьтесь, — сказал он, вводя Анну в квартиру. — Это Аня. Моя жена.
Родители — немолодая пара с усталыми глазами — кивнули без особого энтузиазма. Свекровь окинула Анну оценивающим взглядом. Свёкор пожал плечами: — Ну, привёл и привёл.
В тот вечер Анна лежала без сна, прислушиваясь к дыханию мужа. Знакомый страх холодил внутренности. Не понравилась. Не подошла. Опять не справилась. Как дома.
Но постепенно лёд таял. Свекровь оценила умение Анны готовить и вести хозяйство. Свёкор — её немногословность и отсутствие капризов. Когда она впервые назвала их «мама» и «папа», оба смутились, но было видно — приятно.
— Хорошая у тебя девочка, — сказала как-то свекровь сыну. — Работящая.
Анна, услышавшая эти слова случайно, разревелась в ванной от счастья. Она хорошая. Не плохая. Не бестолковая. ХОРОШАЯ.
Маша родилась холодным февральским утром. Крохотный комочек с красным сморщенным личиком.
Первые недели слились в бесконечную череду кормлений, подгузников и недосыпа. Сергей помогал как мог — вставал ночью, менял пелёнки, качал дочку, пока Анна отсыпалась.
Однажды, укачивая Машу, Анна поймала себя на мысли. Она не чувствовала той тяжести, что была в детстве. Забота о дочери не казалась бременем.
Когда Маше исполнилось два, Анна снова забеременела. Родился Кирилл — крепкий мальчик с серьёзным взглядом.
— Теперь Маша будет нянчиться с братиком? — спросила как-то свекровь, заглянувшая в гости.
Анна вздрогнула, словно её ударили.
— Нет, — ответила она твёрдо. — Маша — ребёнок. Она будет играть и учиться.
Свекровь удивлённо приподняла брови, но промолчала.
Вечером, когда дети уснули, Анна рассказала Сергею про своё детство. Первый раз — полностью, без утайки. Про ремень на гвоздике. Про обвинения. Про вечную вину.
Сергей долго молчал, потом обнял её — крепко-крепко.
— Знаешь, — сказал он тихо, — некоторые раны не заживают. Они становятся шрамами. Но это не значит, что нужно всю жизнь их прятать.
Анна уткнулась лицом в его плечо и заплакала.
Сны стали приходить внезапно. В них Анна возвращалась в родительский дом. Но не было криков и упрёков — только радость встречи. Мать обнимала её, отец гладил по голове. И младшие — повзрослевшие, но узнаваемые — улыбались ей.
Просыпалась она с мокрыми от слёз глазами.
— Что с тобой? — спрашивал Сергей, обеспокоенно вглядываясь в её лицо.
— Мне снятся родители, — призналась Анна. — Как будто всё хорошо между нами.
— Ты скучаешь по ним?
Анна задумалась. Скучает ли? Нет, не по родителям. По тому, чего никогда не было — по нормальной семье. По дому, где тебя любят просто за то, что ты есть.
— Я не видела их восемь лет, — сказала она тихо.
Сергей помолчал, потом предложил: — Может, съездим к ним? Посмотрим, что да как. Дети подросли, можно и в дорогу.
Анна замерла. Мысль о встрече с родителями вызвала дрожь.
— А если всё будет как раньше?
— Уедем, — пожал плечами Сергей. — Ты не одна теперь. И решать тебе.
Неделю Анна ходила сама не своя. Сны становились ярче, настойчивей. Словно звали домой. В конце концов, она решилась.
— Поедем в субботу, — сказала она мужу.
Всю дорогу до родного города Анна молчала.
Автобус остановился на знакомой остановке. Маша крепко держала маму за руку, Кирилл сидел на руках у отца.
— Вон тот дом, — кивнула Анна.
Пятиэтажка выглядела облезлой и постаревшей. Подъезд пах как раньше — кошками и сыростью.
— Мам, а бабушка и дедушка хорошие? — спросила вдруг Маша.
Анна замерла с поднятой для звонка рукой. Что ответить?
— Мы сейчас узнаем, — сказал за неё Сергей.
Дверь открыла мать — постаревшая, с седыми прядями в волосах. Она уставилась на Анну, словно на привидение.
— Явилась, — выдохнула она.
Не «здравствуй». Не «доченька». Просто — «явилась».
— Здравствуй, мама, — Анна с трудом шевелила губами. — Мы приехали в гости.
— Кто там? — раздался голос отца из глубины квартиры.
— Анька припёрлась, — крикнула мать. — С мужиком каким-то и детьми.
Анна почувствовала, как холодеет внутри. Сон не был вещим.
Они вошли в квартиру. Знакомые обои, знакомый запах жареной картошки. Отец сидел в кресле перед телевизором — грузный, обрюзгший. Он окинул дочь хмурым взглядом.
— Ну? Что надо?
— Познакомиться, — выдавил Сергей, крепче прижимая к себе Кирилла. — Я Сергей, муж Анны. Это ваши внуки — Маша и Кирилл.
Отец фыркнул.
— Внуки, значит. А где ты была, когда твой брат спился? Когда Светка с уродом связалась? Когда Полинка в шестнадцать залетела?
Анна вздрогнула.
— Я… я не знала.
— Конечно, не знала! — мать всплеснула руками. — Убежала, как крыса с корабля! Бросила всех!
— Я не убегала, — голос Анны дрогнул. — Меня выгнали. Ремнём выгнали и попрёками.
— Ой, нашла что вспомнить! — отмахнулась мать. — Ремня она испугалась! А кто тебя кормил-поил? Кто тебя в училище устроил? Неблагодарная!
Маша прижалась к ноге матери. На её лице застыл испуг. Сергей побледнел.
— Аня, может, поедем? — спросил он тихо.
Она смотрела на родителей, и внутри что-то обрывалось. Последняя нить надежды. Они не изменились. Не поняли. И никогда не полюбят — ни её, ни внуков.
— Да, — кивнула она. — Поедем.
Сумки с гостинцами так и стояли в прихожей. Анна на мгновение замешкалась, потом решительно подхватила их.
— Ты что, назад забираешь? — возмутилась мать. — Совсем стыд потеряла?
— Да, заберу, — ответила Анна спокойно. — Это для людей, которые рады нас видеть.
Они спускались по лестнице в тишине. Только когда вышли из подъезда, Маша спросила: — Мама, почему бабушка и дедушка кричали?
Анна присела перед дочерью, заглянула в растерянные глаза.
— Потому что они не умеют по-другому, — сказала она тихо. — Некоторые люди не умеют любить.
— А мы умеем? — серьёзно спросил Кирилл.
— Да, малыш, — Анна обняла обоих детей. — Мы умеем.
Они шли к автобусной остановке. Впереди — дорога домой. К настоящему дому, где нет ремня на гвоздике. Где никто не кричит и не обвиняет. Где можно быть собой.
— Ань, — позвал Сергей, когда они сели в автобус, — ты как?
Анна посмотрела в окно на удаляющуюся пятиэтажку. Где-то там остались люди, которые дали ей жизнь. Но не дали любви.
— Знаешь, я решила, — сказала она твёрдо. — Если они умрут, я хоронить не поеду.
— А вдруг они позвонят? Попросят прощения? — спросил Сергей.
Анна покачала головой.
— Не позвонят. И не попросят. Но это уже не моя боль, — она улыбнулась, глядя на своих детей. — Моя семья — вот она. И я сделаю всё, чтобы они никогда не узнали, каково это — быть нелюбимым ребёнком.
Сергей взял её за руку и крепко сжал.
— Ты замечательная мать, Ань. И жена тоже, — подмигнул он.
Маша, задремавшая на соседнем сиденье, вдруг встрепенулась.
— А мы к бабушке Клаве поедем? — спросила она сонным голосом. — Она обещала пирожки с яблоками.
— Обязательно поедем, — кивнула Анна. — К настоящей бабушке.
Автобус уносил их всё дальше от города детства.
— Мам, — тихо позвал Кирилл, — а ты нас любишь?
— Больше всего на свете, — ответила она. — И всегда буду любить.
В этом была её правда. И её победа.
