— Света, смотри! Ну ты просто посмотри на это! Нашёл! Тот самый!
Григорий развернул ноутбук так резко, что Светлана едва успела отодвинуть свою чашку с остывающим чаем. Его лицо, подсвеченное снизу холодным светом экрана, сияло неподдельным, почти детским восторгом. Он не видел ничего, кроме глянцевых, вылизанных фотографий, сменяющих друг друга: двухэтажный дом из светлого кирпича, аккуратный газон, терраса, утопающая в зелени, и сосны, подступающие прямо к забору. Он продавал ей не дом, он продавал ей мечту. Свою мечту.
— Представляешь, какой там воздух? Его пить можно будет! Никакого городского гула, никаких соседей с перфоратором по утрам. Только ты, я и вот это всё… — он обвёл рукой невидимые владения. — Свой кабинет сделаю на втором этаже, с окном в сад. Рай! Настоящий райский уголок.
Светлана смотрела не на экран. Она смотрела на него. На его горящие глаза, на воодушевлённую улыбку, на то, как он уже мысленно расставлял в этом чужом доме свою мебель и свои планы. А её в этих планах, кажется, не было. Была лишь функция, приложение к его комфорту. Она сделала маленький глоток чая, давая ему договорить, дорисовать в воздухе все детали его идеального мира. Она видела, что он уже не здесь, в их съёмной городской квартире, а там, на той глянцевой картинке.
Он наконец замолчал, ожидая от неё такой же бурной реакции, поддержки, восхищения. Но она лишь медленно поставила чашку на стол.
— Гриша, а как я оттуда буду на работу добираться? На оленях?
Он отмахнулся от её вопроса, как от назойливой мухи, которая мешала ему наслаждаться видом.
— Да брось ты! Ну, электричка есть, автобус какой-то ходит. Решим что-нибудь! Главное — это место, понимаешь? Такое раз в жизни попадается! Цена — просто подарок! Мы впишемся в бюджет, даже если немного поднажмём.
В этот момент, за этой его фразой — «решим что-нибудь» — она всё поняла. Поняла, что её ежедневные два часа дороги в один конец, пересадки, толпы в транспорте и возвращение домой затемно — это для него было то самое «что-нибудь». Незначительная мелочь, деталь, которую можно будет потом как-нибудь уладить. Он уже всё решил. За них обоих. Её мнение было лишь формальностью, которую нужно было соблюсти, чтобы потом сказать: «Мы же вместе это обсуждали».
Её лицо не дрогнуло. Ни обиды, ни злости. Только холодная, кристальная ясность. Она посмотрела ему прямо в глаза, и её спокойный взгляд заставил его восторженную улыбку медленно сползти с лица.
— Ничего мы не решим, — её голос звучал ровно и отчётливо, без малейшей нотки сомнения. — Потому что никакого «мы» в этом доме не будет.
— Но, подожди! Я же…
— Я не собираюсь жить в этой изоляции, Гриша! Если ты хочешь переезжать жить за пятьдесят километров от города, то езжай! А я останусь тут, в городе!
— Подожди…
— Это твой рай, Гриша, не мой!
Он побагровел. Не от крика, а от резко хлынувшей к лицу крови. Он не ожидал такого прямого, такого безжалостного отпора. Он ждал уговоров, споров, может быть, слёз. Но получил лишь стальную стену.
— То есть, ты ставишь мне ультиматум?
Она спокойно взяла свою чашку.
— Нет. Я ставлю тебя перед фактом.
Он молча смотрел на неё секунду, две. Воздух на их маленькой кухне стал плотным, тяжёлым. Затем, не сказав больше ни слова, он так же резко, как и вначале, развернул ноутбук к себе. Его пальцы дёрнулись, но он не стал закрывать фотографии своего рая. Он просто открыл новую вкладку. Щёлкнул мышкой по ссылке ипотечного калькулятора. Его голос прозвучал так же ровно и холодно, как и её мгновение назад. Он принял её правила игры.
— Понял. Тогда я посчитаю ипотеку на одного. Без учёта твоего дохода.
Следующие выходные не были похожи на войну. Они напоминали скорее планомерный демонтаж сложного механизма, где каждый участник точно знал, какие гайки и винты ему принадлежат. В квартире не было криков или упрёков. Их заменил резкий, деловитый звук скотча, отрываемого от рулона, и глухой стук картонных коробок, составляемых одна на другую. Григорий работал с методичностью и усердием, которые он обычно проявлял при сдаче важного проекта. Он не суетился. Он действовал.
Светлана сидела за кухонным столом с ноутбуком, делая вид, что поглощена работой. На самом деле она наблюдала. Она видела, как он без колебаний упаковывает свой мощный компьютер, два монитора, эргономичное кресло — весь свой рабочий арсенал, который занимал половину гостиной. Он аккуратно сворачивал провода, скрепляя их пластиковыми стяжками, и складывал в коробку с надписью «КАБИНЕТ». Он уже жил там, в том доме, мысленно обустраивая своё будущее рабочее место.
Потом он перешёл к вещам. Он не брал ничего общего, ничего, что было куплено ими вместе в порыве обустройства их гнезда. Он открыл шкаф и достал свои рубашки, свои джинсы, свой старый, но любимый свитер. Он оставил висеть на вешалке тот дурацкий парный халат, который она подарила ему на годовщину. Он прошёл на кухню, открыл ящик с посудой и вынул из него только одну вещь — свою уродливую, но любимую кружку с логотипом какой-то IT-конференции. Он обернул её в газету и положил в коробку с надписью «ХРУПКОЕ». Этот жест был красноречивее любых слов. Он забирал свою жизнь, оставляя ей их общую.
— Мне понадобится большой чемодан. Он на антресолях, — сказал он, не оборачиваясь, продолжая сортировать книги на полке.
— Он в дальнем углу, за коробкой с ёлкой, — ответила она, не отрывая взгляда от экрана.
Их разговор был похож на обмен информацией между двумя коллегами, работающими над одним проектом. Проектом по ликвидации их семьи. Не было ни «пожалуйста», ни «спасибо». Только факты. Он принёс стремянку, беззвучно поставил её на паркет, залез наверх. Через минуту он спустился, волоча за собой пыльный чемодан. Он не попросил помощи, она не предложила. Каждый существовал в своей собственной, отдельной реальности, лишь изредка пересекаясь в физическом пространстве общей квартиры.
К вечеру воскресенья гостиная превратилась в склад. Коробки стояли ровными рядами, рассортированные по категориям: «Инструменты», «Одежда», «Книги». Это был упорядоченный хаос человека, который точно знал, что ему понадобится в новой жизни, и не собирался обременять себя лишним грузом из прошлого. Он заказал грузовое такси. Пока они ждали машину, он сделал себе кофе в той самой единственной кружке, которую собирался забрать.
— Машина будет через двадцать минут, — сообщил он, стоя у окна и глядя во двор.
— Хорошо, — ответила она.
Он допил кофе, сполоснул кружку, тщательно вытер её и упаковал обратно в коробку. Затем он начал выносить коробки в коридор, готовя их к погрузке. Он двигался быстро, эффективно, как человек, спешащий на поезд. Когда раздался звонок домофона, он просто взял первые две коробки и вышел за дверь, не сказав ни слова. Светлана осталась сидеть за столом. Она слышала, как он несколько раз спускается и поднимается, как лифт гудит, увозя вниз части его жизни.
Наконец, всё стихло. Он вернулся в пустую квартиру за последней вещью — своим рюкзаком с ноутбуком. Он бросил ключи от квартиры на кухонный стол. Они звякнули с сухим, металлическим звуком.
— Это всё, — сказал он. Это не было вопросом и не было прощанием. Это была констатация.
— Я вижу.
Он постоял секунду в дверях, окинув взглядом комнату. Не её, а именно комнату. Проверяя, не забыл ли чего. Затем он повернулся и вышел. Щелчок замка прозвучал окончательно и бесповоротно. Светлана осталась сидеть в тишине. Она медленно обвела взглядом квартиру. Пустые места на книжных полках, проплешина на ковре, где стояло его кресло, свободное пространство у стены, которое занимал его стол. Квартира не выглядела осиротевшей. Она просто стала больше. И вся она теперь принадлежала только ей.
Первый месяц в своём доме Григорий провёл в состоянии эйфории. Он ходил по гулким, пустым комнатам, вдыхая запах свежей древесины и краски, и чувствовал себя первооткрывателем, завоевателем. Тишина, которая поначалу казалась оглушительной после городского шума, убаюкивала. Он работал увлечённо, как никогда. Окно его нового кабинета выходило на сосновый бор, и он часто отрывался от монитора, чтобы посмотреть, как ветер качает верхушки деревьев. Это было именно то, о чём он мечтал. Он был абсолютно, непоколебимо прав.
Эйфория разбилась о первое же уведомление из банка. Сумма ежемесячного платежа, списанная с его счёта, выглядела на экране смартфона как астрономическая ошибка. Он знал эту цифру, он сам её рассчитывал. Но видеть, как его зарплата, едва успев прийти, испаряется практически целиком, было совсем другим. Остатка едва хватало на еду и бензин. Любая непредвиденная трата — сломавшийся насос в скважине, счёт за электричество, оказавшийся втрое выше городского — пробивала в его бюджете дыру, которую нечем было залатать.
Его «райский уголок» начал требовать жертв. Сначала он отказался от заказа готовой еды, потом — от покупки новой техники, о которой мечтал. Работа перестала быть творчеством. Она превратилась в каторгу, в единственный способ прокормить ненасытного зверя по имени «ипотека». Тишина в доме из умиротворяющей стала гнетущей. Единственным звуком часами был монотонный гул холодильника, механическое сердцебиение пустого дома. Поездка в ближайший супермаркет за десять километров превратилась в целое событие, возможность увидеть живых людей. Он стал ловить себя на том, что слишком долго болтает с курьером, доставившим посылку, отчаянно цепляясь за крохи человеческого общения.
Светлана первую неделю жила как в тумане. Пустота в квартире, где раньше стояла его рабочая станция, казалась чёрной дырой, высасывающей воздух. Но потом, в одно субботнее утро, она посмотрела на эту пустоту и увидела не отсутствие, а возможность. Она потратила полдня, чтобы в одиночку передвинуть диван к противоположной стене. Затем переставила стеллаж с книгами, создав уютный уголок для чтения у окна. Она работала до седьмого пота, её мышцы гудели, но с каждым передвинутым предметом она чувствовала, как квартира из «их общей» становится «её собственной». Она заполняла пространство собой.
Освободившиеся от его присутствия вечера и выходные она начала заполнять жизнью. Позвонила подруге, с которой они почти перестали видеться, потому что Гриша считал её «слишком шумной». Они просидели в баре до полуночи, смеясь так громко, как Светлана не смеялась уже много лет. Она записалась на курсы испанского, о которых давно мечтала, но всегда откладывала, потому что «надо экономить на первый взнос». На работе, освободившись от необходимости спешить домой к определённому часу, она взяла на себя новый сложный проект. Через два месяца её повысили.
Её жизнь не стала похожа на праздник. Она по-прежнему уставала, по-прежнему сталкивалась с проблемами. Но теперь все её усилия были направлены на себя. Её деньги были её деньгами. Её время было её временем. Она вдруг обнаружила, что дышит полной грудью. Однажды, возвращаясь поздно вечером с корпоратива, она вызвала такси, не глядя на стоимость. И в этот момент, глядя на пролетающие мимо огни города, она поняла, что такое настоящая свобода. Это не жизнь в доме посреди соснового бора. Это возможность в любой момент поехать туда, куда тебе хочется, не спрашивая ни у кого разрешения и не отчитываясь за потраченные деньги. Это была её победа, которую она одержала, даже не вступая в бой.
День, когда Григорий подписывал документы о продаже дома, был серым и безликим. Он не чувствовал ни горечи, ни отчаяния. Только тупую, свинцовую усталость. Мечта, которая горела так ярко, истлела, оставив после себя лишь гору долговых обязательств и пепел разочарования. После расчёта с банком у него на руках осталась сумма, которой едва хватило бы на оплату аренды скромной комнаты на окраине на пару месяцев. Его райский уголок, его крепость, его доказательство правоты — всё это схлопнулось в пачку безликих купюр.
Он сидел в машине, взятой напрокат на последние деньги, и смотрел на уходящий в сумерки город. Идти было некуда. Друзья, с которыми он почти перестал общаться, увлекшись строительством своего загородного мирка, вряд ли обрадовались бы его появлению. И тогда в его голове созрел план, единственно верный и логичный в его ситуации. Вернуться к Светлане. Он прокручивал это в голове, и мысль казалась ему всё более здравой. Он ошибся, да. Но ведь он строил это будущее для них обоих. Она просто не поняла, не оценила масштаба его замысла. Сейчас, когда он всё потерял, она, конечно же, поймёт. Пожалеет. Примет. Их общая квартира, их общее прошлое — это был его запасной аэродром. Он всегда это знал.
Он приехал к их дому уже затемно. Поднялся на этаж, чувствуя странную смесь уверенности и нервозности. Он нажал на кнопку звонка. Он оставил свои ключи на столе, и этот жест тогда казался ему сильным и окончательным, а сейчас — глупым и недальновидным. За дверью послышались шаги, но не её лёгкая, быстрая походка, а чьи-то другие, более тяжёлые. Дверь открыла она.
Светлана выглядела… отдохнувшей. В простом домашнем платье, с собранными на затылке волосами. Она не удивилась. Её взгляд был спокойным, изучающим, как будто она смотрела на торгового агента, ошибившегося дверью. Из-за её плеча падал тёплый свет, и в нём Григорий увидел то, что заставило его застыть на месте. На вешалке в прихожей висело мужское пальто. Не его. А из глубины квартиры доносился тихий смех и звон бокалов.
— Гриша? — её голос был ровным, без всякого удивления.
Он перевёл взгляд с чужого пальто на неё.
— Я… я приехал.
В этот момент из гостиной вышел мужчина. Высокий, незнакомый, с бокалом красного вина в руке. Он с вежливым любопытством посмотрел на Григория.
— Что-то случилось? — спросил мужчина, обращаясь к Светлане.
— Всё в порядке, Антон. Я сейчас, — ответила она, не оборачиваясь.
Григорий почувствовал, как земля уходит из-под ног. Его план, его единственно верный и логичный план, рассыпался в прах прямо здесь, на этом пороге.
— Что здесь происходит? Кто это? — слова вырвались сами собой, хриплые и чужие.
— Это Антон, — просто ответила Светлана. — А ты что здесь делаешь?
— Я вернулся! — он повысил голос, пытаясь перекричать тихую музыку, доносившуюся из комнаты. — Я продал дом. Всё… всё пошло не так. Я вернулся к тебе.
Светлана смотрела на него так, будто он говорил на незнакомом языке. В её взгляде не было ни сочувствия, ни злорадства. Только холодное, отстранённое недоумение.
— Ты не вернулся ко мне, Гриша, — сказала она тихо, но каждое её слово било наотмашь. — Ты пришёл сюда. В эту квартиру. Потому что тебе больше некуда идти. Это разные вещи.
— Но это был наш дом! Мы…
— Это моя квартира, — перебила она его, чётко разделяя слова. — И ты ушёл из неё полгода назад. С вещами. Ты сделал свой выбор.
— Я всё потерял! — его голос сорвался. Это был его последний, самый весомый аргумент. Призыв к жалости.
Мужчина по имени Антон сделал шаг вперёд, намереваясь что-то сказать, но Светлана едва заметным движением руки остановила его. Она собиралась закончить это сама.
— Ты потерял свой дом, — поправила она его. — Тот самый, в котором для меня не было места. Помнишь? Ты считал ипотеку на одного. Ты всё рассчитал. Так вот, пришло время тебе жить по твоим собственным расчётам. Одному.
Она сделала шаг назад и начала медленно закрывать дверь.
— Света, подожди! Куда я пойду?!
Она посмотрела на него в последний раз через сужающуюся щель.
— Это уже не моя проблема, Гриша. Ты же хотел самостоятельности. Ты её получил.
Дверь закрылась. Мягко, без хлопка. Щёлкнул замок. С той стороны снова послышался тихий смех, приглушённый звук музыки. Жизнь там, за этой дверью, продолжалась. А он остался один, на тускло освещённой лестничной клетке, со своим рюкзаком и пачкой бесполезных купюр в кармане. Он стоял и смотрел на гладкую поверхность двери, которая только что была частью его прошлого, а теперь стала непроницаемой стеной в его чужое будущее…
