Известность к Борису Сичкину пришла, когда в 1966 году зрители посмотрели фильм «Неуловимые мстители» (в 1968 появилось продолжение — «Новые приключения неуловимых»), где Сичкин сыграл чечёточника и куплетиста Бубу Касторского. Борис стал знаменит на весь СССР, его останавливали на улице, жали руку, просили автограф…
Я – одессит, я из Одессы, здрасьте! Хочу открыть вам маленький секрет. А ну спросите: «Ты имеешь счастье?» И я отвечу: «Чтобы да, так нет!»
Сичкин не был профессиональным актёром (и одесситом тоже не был). Киевлянин, седьмой ребёнок в бедной семье, которого цыгане научили танцевать цыганочку, и 8-летний мальчишка плясал, зарабатывая свои первые копейки.
В 1937−1941 гг учился в Киевском хореографическом училище, одновременно танцевал в Ансамбле народного танца УССР.
Во время войны служил во фронтовом ансамбле, после больше года танцевал в ансамбле песни и пляски Александрова, затем стал артистом Москонцерта, работал в ансамбле литературной и театральной пародии «Синяя птичка», исполнял музыкальные и пародийные номера, был автором текстов и балетмейстером, выступал в джаз-оркестре Эдди Рознера.
И наконец триумфальная всесоюзная известность благодаря кино! Сичкин снялся примерно в двадцати фильмах до своего отъезда из СССР, но Бубу Касторского остальные его герои затмить не смогли.
Да, собственно, режиссёры не ожидали от чечёточника сильной игры, поэтому и роли были простые. Борис очень обижался, что его не принимают в Союз кинематографистов, но его не считали пока достойным вступления.
Зато зрители его обожали, и Сичкин колесил по стране, участвуя в концертах и весьма неплохо зарабатывая.
Тут-то и случилась беда.
Работал Борис вместе с другими артистами под началом известного в то время концертного администратора Эдуарда Смольного. Смольный шустрил, проводя левые концерты, выручка от которых в государственную казну не поступала, а оседала в карманах администратора и исполнителей.
Практика была не нова, и на леваке раньше попадались такие известные личности, как Марк Бернес, Павел Кадочников, Валерий Ободзинский, Леонид Харитонов, Муслим Магомаев.
А Людмила Гурченко живописала в мемуарах то ужасное положение, в котором она оказалась, якобы, не зная, что конвертики с деньгами, которые устроитель концерта суёт в руку, не законны.
Про неё напечатали несколько статей в прессе, Гурченко на время уехала из Москвы — сначала к родителям в Харьков, дальше — в Сочи. Карьера в кинематографе на время оказалась «замороженной», ну а о левых концертах и речи не шло.
Провинившихся артистов нещадно ругали на всевозможных собраниях, объявляли выговора, могли пропесочить в прессе, но не сажали. Сажали администраторов. Однако, Сичкину не повезло.
В 1973 году Борис снимался в комедии «Неисправимый лгун». Сразу после съёмочного дня ему пришлось выехать в Тамбов — следователь Иван Терещенко вызывал его для дачи показаний по делу уже арестованного Смольного.
Однако, в Тамбове Сичкину объявляют, что он привлекается к уголовной ответственности по статье девяносто три — хищение в особо крупных размерах, и эта статья предусматривает уголовное наказание от восьми лет до расстрела.
Артисту вменялось хищение тридцати тысяч рублей — Смольный в отчётности указывал, что концерты были театрализованными представлениями (что предполагало режиссуру сего действа), а не просто солянкой из отдельных номеров.
Соответственно, Сичкину был выплачен гонорар не только как участнику, но и как режиссёру. По делу проходило ещё несколько человек из числа организаторов.
Становится понятно, почему на Бориса «наехала» прокуратура: если ты не был режиссёром, значит, понимал, что участвуешь в обмане. Так артист оказался в тюремной камере, где провёл больше года, пока велось следствие.
Можно было и не сидеть до суда, если эти деньги сдашь следственным органам. Сичкин писал в мемуарах, что ему готовы были одолжить всю сумму Ян Френкель и Людмила Гурченко. Но он решил, что это будет признание своей вины и отправился на нары.
Борис был возмущён до глубины души и повторял одно и то же: «Если даже поверить следствию, что я получил больше денег, чем мне было положено, то в этом случае была бы переплата, а не хищение. В переплате же может быть виноватым только должностное лицо, каковым артист не является».
Итак, наконец-то состоялся суд! А на нём дело посыпалось из-за прегрешений следователя Терещенко. Тем более, что Сичкин в тюрьме зря времени не терял. Он там вдоволь нашутился с сокамерниками, устраивая целые представления, но об этом лучше почитать в его мемуарах. А вот что дельного для своего освобождения он провернул:
На прогулке Стояновский, бывший заведующий постановочной частью Москонцерта, обвинённый в даче взятки Ныркову, бывшему заместителю директора мастерских Большого театра, рассказал мне, что он по просьбе Терещенко оговорил Ныркова.
Тут же Стояновский признался, что он 25 лет тайно работает в ОБХСС. Я доказал ему, что следователь Терещенко подлец и посадил не только Ныркова, но и его самого.
— Есть только один выход, — объяснил я Стояновскому, — на суде разоблачить Терещенко и честно признаться во всём.
Стояновский согласился. На прогулках он выучил заявление, которое он потом сделал в суде. Он рассказал суду всё, что он сделал за время работы в ОБХСС, скольких выдал и скольких оговорил.
Выступление раскаявшегося Стояновского произвело фурор. Прокурор опустил голову, будто стоял у гроба своего лучшего друга Терещенко Ивана Игнатьевича. Судья громко сказал:
Какая мерзость!
Адвокаты были приятно удивлены и пришли в хорошее настроение.
© из книги Б. Сичкина «Я из Одессы! Здрасьте!»
Кстати, адвокатом Бориса был профессионал своего дела Владимир Швейский, защищавший ранее Владимира Буковского.
Кроме выступления Стояновского, развалу дела способствовало то, что некоторые свидетели отказывались от показаний, утверждая, что следователь на них давил, а сам Сичкин произнёс прочувствованную речь, повторяя свою мысль о переплате и утверждая, что концерты всё-таки были театрализованными представлениями, но тридцать тысяч… какие-такие тридцать тысяч?
Борис заявил, что учитывая бедственное положение Тамбовской филармонии, он денег-то как режиссёр и не взял!
Прокурор требовал 8 лет Сичкину, но дело отправили на доследование, которое длилось ещё три года, а Борис благополучно уехал в Москву. Через три года Верховная прокуратура РСФСР вынесла решение: закрыть дело за отсутствием состава преступления.
Но вся эта история довела Сичкина до желания эмигрировать в Америку, что он и сделал в 1979 году. Артист объяснял это тем, что почувствовал всю шаткость своего положения, припоминая и то, что в Союз кинематографистов его так и не приняли.
Обидело Бориса и отношение кинематографистов и чиновников к нему и его семье, пока велось расследование.
Меня по сфабрикованному обвинению посадили в Тамбовскую тюрьму.
Впоследствии меня оправдали, дело было закрыто, работники прокуратуры наказаны, но до этого я просидел год и две недели в тюрьме, сыну в этой связи не дали поступить в Московскую консерваторию, в течение 2-х лет, пока длилось доследование, мне не давали работать, мое имя вырезали из титров фильма «Неисправимый лгун», в фильме «Повар и певица» меня озвучили другим актером и т.д.
Короче, я понял, что страна игривая, в ней с тобой могут сделать все, что угодно, а особенно, учитывая, что у сына Емельяна — в меня — язык до щиколотки, который, как известно, доведет если не до Киева, то уж до тюрьмы точно, я решил удалиться от гнутой страны на максимально возможное расстояние.
© из книги Б. Сичкина «Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума»
Так закончилась история Бориса Сичкина — Бубы Касторского в СССР и началась совсем другая — американская.
