— Разве ты не хочешь помочь своему отцу, маленькая лентяйка? — строго спросил у испуганной девочки высокий солдат.
Чон кивнула сквозь слезы.
— Тогда поехали с нами, и отец твой будет в порядке, — произнес мужчина.
Чон снова кивнула, но не сдвинулась с места. От мужчины веяло могильно-страшным холодом, и она не могла заставить себя даже встать на ноги с земли, на которую ее толкнули.
Мужчине очевидно надоело ждать, и он грубо схватил оцепеневшую девочку за руку, потянув за собой.
— Куда вы ее ведёте? — бросилась на помощь дочери мать.
— На текстильную фабрику, в Японию, — буркнул мужчина. — Отрабатывать грехи отца.
Чон умоляюще взглянула на маму, но по ее выражению лица поняла, что надеяться не на что.
— Поработаешь недолго и вернёшься, милая, — тихо вымолвила матушка. — Отцу нужно помогать!
Разумеется, мать Чон и предположить не могла на какую «фабрику» отправляет дочь и в каком состоянии получит своего ребенка целых семь лет спустя.
Генерал-лейтенант японской армии Ясудзи Окамура был в самом сумрачном настроении. С утра он, нахмурившись, изучал бумаги, присланные ему из разных военных частей. По всему выходило, что за несколько месяцев, прошедших с начала 1932 года, японские солдаты «изневольничали» более двухсот местных женщин, живших на территории оккупированного Китая.
Окамуре не было никакого дела до страданий китаянок, — он всегда считал их людьми низшего сорта, — но ситуация все равно складывалась до крайности неприятная. Слухи по китайским сёлам расползались быстро, и это порождало волнение среди местных бунтарей.
Ещё и военные доктора жаловались на вспышки инфекций, подцепленных солдатами от нечистоплотных крестьянок. Нет, с этим положительно нужно было что-то делать и поскорее!
Гениальная идея пришла в голову сама — будто ждала своего часа. Если солдатам не хватает женского общества, то его можно им организовать! Что же может быть проще?!
Через несколько совещаний возникло и название для пунктов помощи скучающим военным — «станции утешения». Женщин, служащих на этих станциях, соответственно нарекли «женщинами для утешения».
Первых девушек, согласившихся на работу такого рода, набрали из бедных японских сел и отправили в Шанхай. Скорее всего, они если и не знали точно, то хотя бы предполагали куда едут и зачем, чего нельзя сказать о несчастных, последовавших за ними.
Очень скоро стало ясно, что одних японок для заявленных целей определенно будет недостаточно — военных частей было значительное количество, и всем мужчинам там требовалось свое «утешение».
Тем более, портить «хорошую» кровь нации самураев на такое дело казалось высшему руководству совершенно напрасным. Ведь в распоряжении японцев было так много женщин из нищих оккупированных стран — их никому было не жаль.
Так, «работниц станций утешения» начали набирать в индонезийских, филиппинских, корейских, китайских и вьетнамских сёлах. Девушек заманивали, в основном, предложениями о хорошей высокооплачиваемой работе в Японии — на ткацких фабриках, заводах или горничными в частных домах.
Иногда несчастных и просто воровали прямо на улицах и увозили насильно под видом «трудовой мобилизации». Противиться воле оккупантов решались лишь немногие, да и защитить девушек было некому.
Японцы практически не обращали внимания на возраст захваченных. Главное, чтобы девушка выглядела достаточно молодо и «пригодно». К тому же, у многих не было документов, удостоверяющих личность. Так, на «станции» попадали и совсем маленькие девочки — некоторым не исполнилось и 14 лет.
Примерно столько лет было и кореянке Чон Со Ун, которую обманом увезли из дома. Девочке пообещали, что своей работой на японском «текстильном заводе» она сможет загладить грехи арестованного оккупантами отца. Разумеется, все это было ложью от начала до конца, и Чон даже не планировали направлять в Японию.
После нескольких месяцев, проведенных в ужасных условиях с тысячами других несчастных на заброшенном складе, ее «распределили» в Индонезию. Уже тогда стало понятно, что ни на какой фабрике Чон работать не придется: ей остригли волосы и варварскими методами провели принудительную стерилизацию.
Такую процедуру проводили не всегда — на других станциях женщин просто постоянно проверяли на беременность, и если она подтверждалась, вводили особый, прерывающий препарат. Стоит ли говорить, что его испытания не проводились, и побочные эффекты от такого «средства» женщинам приходилось лечить всю оставшуюся — иногда, увы, очень короткую — жизнь?
Тогда это, правда, никого не волновало, так как «лекарство» прекрасно справлялось со своей функцией. Нежеланные дети рождались реже, а ещё, в качестве бонуса, «чудом» излечивались и инфекционные заболевания. Многие девушки, включая Чон Со Ун, свидетельствовали, что им кололи «препарат 606» в профилактических дозах каждую неделю.
В общей сложности Чон провела на «станции утешения» семь лет до самого окончания войны, когда все станции были расформированы. Она рассказывала, что ее и ещё тридцать девушек прикрепили к огромному гарнизону, и «работать» приходилось сутки напролет, без отдыха.
Иногда Чон падала в обморок и тогда ее обливали водой. Так обстояли дела и на других станциях — женщин всегда было недостаточно, а желающих — огромное множество.
Частично, именно поэтому план генерала Окамуры провалился, и случаи насилия среди местного населения не снизились. К тому же, женщинам со станций нужно было что-то платить, а у японских солдат не всегда была такая возможность или желание.
Хотя за час «утешения» плата была чудовищно низкой, самим девушкам не отдавали и десятой доли денег. Даже скудную еду и одежду выдавали «в долг», неуклонно растущий с годами.
Только в 1942 году насчитывалось более 400 «станций утешения», а всего прошедших ад наяву было не менее 200 000. Некоторые историки называют цифры в два раза выше, а японские ученые, наоборот, придерживаются куда более скромных значений — около 20 000 человек.
Расчеты затрудняются и тем, что вернулись домой далеко не все. По некоторым данным «переживала» работу только каждая четвертая девушка: некоторые погибали от истощения или побочных действий «препарата 606», другие же предпочитали самостоятельно уйти из жизни, чтобы не сталкиваться с ежедневным унижением.
И даже выжившие нередко не хотели делиться историями о нескольких годах жестокого рабства, и никогда не рассказывали о характере своей работы.
Впервые серьезно заговорили о японских бесчинствах и «станциях утешения» только в начале 1990-х годов. Некоторые женщины, уже будучи в пожилом возрасте, начали подавать в суд на японское правительство и рассказывать о своих злоключениях.
«Не мне должно быть стыдно» — так звучал их лозунг.
Тогда Япония созналась в факте наличия «станций утешения» и принесла пространные извинения женщинам, вовлечённым в «работу» против воли, однако компенсации платить отказалась.
После японские политики неоднократно заводили разговоры о том, что девушки отправлялись на «станции» исключительно по собственному желанию, а страшные истории придумали позже, чтобы скрыть свой позор.
Только в 2015 году японское правительство официально признало свою ответственность…но, кажется, выплачивать компенсации было уже некому.
