Осенний вечер застал Олю на кухне за чисткой картошки. За окном моросил дождь, и квартира казалась особенно уютной — тёплой, тихой, своей. Муж Артём сидел в гостиной, перелистывал новости в телефоне. Обычный будний вечер, ничего особенного.
Телефон Артёма зазвонил, и Оля услышала знакомый голос свекрови — бодрый, настойчивый. Разговор длился минут десять, и когда муж вышел на кухню, лицо у него было задумчивым.
— Мама звонила, — сказал Артём, опираясь о дверной косяк. — У них проблемы.
Оля подняла глаз от картошки.
— Что случилось?
— Ну, помнишь, они с папой купили Кристине квартиру? И машину ещё подарили в прошлом году? Так вот, Кристина развелась. Говорит, теснота у них теперь, и родители мешают.
Оля кивнула, продолжая чистить овощи. История семьи свекрови была ей знакома — дочь всегда стояла на первом месте. Ради Кристины родители продали дачу, влезли в долги, потратили все накопления. Свекровь частенько повторяла, что дочь — смысл жизни, а Артём, мол, мужчина, сам справится.
— И что теперь? — спросила Оля, откладывая нож.
— Да они думают, что временно… Ну, пока Кристина не разберётся со своей жизнью. Мама намекала, что деваться им некуда.
Оля насторожилась. Слово «временно» в исполнении свекрови могло означать что угодно — от недели до бесконечности.
— Артём, ты к чему ведёшь?
Муж потёр затылок, неловко улыбнулся.
— Ну, я подумал… Может, они к нам приедут? На время, конечно. Пока не найдут выход. Не могу же я оставить родителей на улице.
Оля замерла. Внутри мелькнула тревога, но тут же отступила. В конце концов, это родители мужа. Пара недель, может, месяц — и ситуация разрешится. Отказать было бы негуманно.
— Хорошо, — согласилась Оля. — Пусть приезжают. Только объясни им, что это временно.
Артём обрадовался, обнял жену.
— Спасибо, Оль. Я знал, что ты поймёшь.
Через три дня свёкор Владимир Петрович и свекровь Тамара Николаевна стояли у порога с чемоданами и коробками. Владимир Петрович молчаливо кивнул, поздоровавшись, а Тамара Николаевна сразу прошла внутрь, окидывая взглядом прихожую.
— Ну, приехали, — объявила свекровь, снимая пальто. — Артёмушка, помоги папе с вещами. А ты, Оленька, где нам отвести комнату?
Оля указала на гостевую спальню, которую накануне прибрала и застелила свежим бельём. Тамара Николаевна заглянула внутрь, кивнула с видом человека, принимающего должное.
— Сойдёт. Только постельное бы поменять, это какое-то слишком яркое. У меня глаза устают от таких цветов.
Оля сглотнула возражение. Первый день. Нужно быть терпеливой.
Вечером сидели за столом, ужинали. Тамара Николаевна всё время комментировала — то суп недосолен, то хлеб не тот сорт, то чай слишком крепкий. Владимир Петрович ел молча, иногда бросая на жену укоризненные взгляды, но возражать не решался. Артём старательно поддерживал разговор, расспрашивая о дороге, о Кристине, о планах.
Оля слушала вполуха, убирая со стола. Когда свекровь в очередной раз упомянула, как много они сделали для дочери, Оля невольно поморщилась. Кристина, Кристина, Кристина — как будто другого ребёнка в семье не было.
Первые дни прошли относительно спокойно. Владимир Петрович читал газеты, смотрел телевизор, выходил на прогулки. Тамара Николаевна занялась кухней — варила супы, пекла пироги, переставляла посуду. Артём радовался, что родители рядом, и каждый вечер засиживался с отцом за разговорами.
Оля старалась не вмешиваться. Работа отнимала много времени, и по вечерам хотелось только одного — тишины. Но тишины как раз и не было. Телевизор гремел до поздна, свекровь разговаривала по телефону громко и подолгу, обсуждая с подругами новости района и жалуясь на неблагодарную дочь.
Через неделю Оля заметила, что в доме изменился порядок. Кастрюли переехали на другую полку, полотенца лежали не там, где обычно, а её любимая кружка куда-то исчезла. Оля нашла кружку в дальнем углу шкафа, за стопкой тарелок.
— Тамара Николаевна, вы переставляли посуду? — спросила Оля вечером, стараясь говорить мягко.
Свекровь обернулась от плиты, вытирая руки полотенцем.
— Переставляла, конечно. Что за беспорядок у тебя был! Кастрюли вперемешку с мисками, ложки вместе с вилками. Я навела порядок, теперь всё по уму.
— Но мне было удобно так, как было, — осторожно возразила Оля.
Тамара Николаевна прищурилась.
— Удобно? Оленька, тебе ещё учиться и учиться, как хозяйство вести. Я тридцать лет замужем, знаю, как правильно. Женщине полезно слушать старших, а не спорить по пустякам.
Оля замолчала. Спорить не хотелось. Да и какой смысл — всё равно временно.
Но временность затягивалась. Прошла вторая неделя, третья. Разговоров о переезде не было. Кристина, судя по редким упоминаниям, прекрасно устроилась в своей квартире и явно не торопилась возвращать родителей.
Оля начала замечать мелочи, которые раздражали всё сильнее. Тамара Николаевна отключила посудомоечную машину, заявив, что та шумит и тратит лишнюю воду. Теперь посуду приходилось мыть вручную, и свекровь каждый раз критиковала, как Оля это делает.
— Неправильно трёшь! Губку нужно вот так держать, а не как попало!
Владимир Петрович занял кресло в гостиной и устроил там что-то вроде штаба. Газеты, журналы, блокноты — всё валялось вокруг. Оля несколько раз пыталась убрать, но свёкор недовольно ворчал, что всё лежало на своих местах, а теперь ничего не найти.
Артём не замечал напряжения. Для него присутствие родителей было естественным и приятным. Вечерами муж с отцом обсуждали новости, спорили о политике, смеялись над старыми историями. Тамара Николаевна накрывала на стол, подавала чай, и Артём благодарил мать, словно Оли в доме не было.
Однажды Оля вернулась с работы раньше обычного. День выдался тяжёлым, и начальник отпустил пораньше. Оля надеялась добраться до спальни, переодеться и полежать в тишине. Но, войдя в квартиру, обнаружила, что тишины нет. В гостиной гремел телевизор, на кухне свекровь громко разговаривала по телефону, а из спальни доносились голоса.
Оля замерла. Спальня была закрыта, но дверь приоткрылась, и Оля услышала голос Владимира Петровича.
— Артём, ты посмотри, какие счета. Оля, видимо, неплохо зарабатывает. Могла бы и помочь нам деньгами, в конце концов, родственники не чужие.
Оля замерла у двери, не веря своим ушам. Муж молчал несколько секунд, а потом неуверенно произнёс:
— Ну, папа, у нас свои расходы…
— Какие расходы? — перебил Владимир Петрович. — Ты же работаешь, жена работает. А мы что, чужие? Помочь нельзя?
Оля медленно отступила от двери. Кровь прилила к лицу, руки задрожали. Документы. Владимир Петрович рылся в их документах. В их личных счетах. И обсуждал это с Артёмом, словно речь шла о чём-то само собой разумеющемся.
Оля глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Потом толкнула дверь спальни. Владимир Петрович сидел на краю кровати, в руках держал папку с банковскими выписками. Артём стоял у окна, разглядывая что-то на улице.
— Добрый вечер, — произнесла Оля ровным голосом.
Владимир Петрович вздрогнул, быстро захлопнул папку.
— А, Оленька. Пришла. Мы тут с сыном… ну, разговаривали.
— Вижу, — кивнула Оля, забирая папку из рук свёкра. — Разговаривали о моих счетах. Интересно.
Артём обернулся, виновато улыбнулся.
— Оль, не так всё. Папа просто интересовался…
— Интересовался чужими документами, — закончила Оля. — Понятно.
Она вышла из спальни, зажав папку в руках. Внутри кипело, но кричать не хотелось. Пока. Оля прошла на кухню, где Тамара Николаевна заканчивала телефонный разговор.
— Да, дорогая, живём пока у сына. Ничего, потерпим. Невестка, правда, странная какая-то, но Артёмушка хороший, заботливый. Ладно, целую, созвонимся.
Свекровь положила трубку, обернулась к Оле.
— А, Оленька. Ужинать будешь? Я суп сварила, борщ тоже есть.
Оля покачала головой.
— Не хочу. Спасибо.
Тамара Николаевна пожала плечами.
— Как знаешь. Только зря. Хороший борщ, наваристый.
Оля прошла в спальню, закрыла дверь и села на кровать. Папка с документами лежала рядом, и Оля машинально перебирала листы. Всё на месте. Но осадок остался — липкий, неприятный, словно кто-то вторгся в самое личное.
На следующий день ситуация повторилась. Оля вернулась с работы, и Тамара Николаевна радостно объявила, что сходила в магазин и купила продуктов.
— На неделю закупилась! Мясо, овощи, фрукты. Всё самое лучшее. Расплатилась твоей картой, Оленька. Нашла в твоей сумке, надеюсь, не против?
Оля застыла, глядя на пакеты, заполнившие весь стол.
— Моей картой?
— Ну да, а что такого? Удобно же, потом переведёшь. Или не переведёшь, в конце концов, семья же.
Оля открыла банковское приложение. Сумма покупки оказалась внушительной — почти половина её месячной зарплаты.
— Тамара Николаевна, вы потратили больше тридцати тысяч. На продукты. На неделю.
Свекровь отмахнулась.
— Ну и что? Нормальная сумма. Хорошее мясо дорогое, фрукты тоже не копейки. Или ты жалеешь?
— Я не жалею, — медленно произнесла Оля. — Я возмущена тем, что вы взяли мою карту без спроса.
— Без спроса? Оленька, мы же семья! Какие могут быть вопросы? Ты же не жадная?
Оля стиснула зубы. Внутри всё клокотало, но выплёскивать на свекровь ярость не хотелось. Пока.
— Тамара Николаевна, в следующий раз спрашивайте. Это моя карта, мои деньги.
Свекровь фыркнула.
— Подумаешь, деньги. Зарабатываешь хорошо, чего скупиться?
Оля развернулась и вышла из кухни. Руки дрожали, дыхание сбилось. Хотелось схватить чемоданы свёкров и выставить за дверь прямо сейчас. Но нужно было успокоиться, обдумать ситуацию.
Вечером Оля попыталась поговорить с Артёмом. Муж лежал на диване, листал ленту в телефоне. Оля села рядом.
— Артём, нам нужно поговорить.
— О чём? — не поднимая глаз, спросил муж.
— О твоих родителях. Они здесь уже почти месяц. Когда они планируют съезжать?
Артём нахмурился.
— Оль, ну какая разница? Им пока некуда. Кристина не пускает, своей квартиры у них нет. Потерпи немного.
— Немного? — повторила Оля. — Они влезают в наши личные дела, тратят мои деньги, меняют порядок в доме. Это уже не немного.
— Ты преувеличиваешь, — отмахнулся Артём. — Мама просто помогает по хозяйству. А папа… ну, он пожилой человек, любопытство естественно.
— Любопытство? — голос Оли стал резче. — Твой отец рылся в наших банковских документах! И обсуждал с тобой, сколько я зарабатываю!
Артём наконец поднял глаз от телефона.
— Ну, он не со зла. Просто интересовался. Ты слишком остро реагируешь.
Оля встала. Разговор бесполезен. Артём не видит проблемы. Для него родители — святое, и любые претензии воспринимаются как оскорбление.
— Хорошо, — кивнула Оля. — Значит, мне остаётся решать самой.
Артём пожал плечами и снова уткнулся в телефон. Оля вышла из комнаты, чувствуя, как внутри наконец созрело решение. Терпеть больше не было сил.
Следующее утро началось рано. Оля проснулась от звуков на кухне — Тамара Николаевна гремела посудой, готовя завтрак. Оля встала, умылась, оделась и вышла в коридор. Из кухни доносились голоса — мужские, приглушённые.
Оля притормозила у двери, прислушиваясь. Владимир Петрович говорил с Артёмом, и тон у свёкра был наставительным.
— Артём, ты посмотри реально на ситуацию. Оля неплохо зарабатывает, могла бы помочь деньгами. Мы же не чужие, родственники всё-таки. Неужели жалко?
Оля замерла. Кровь прилила к лицу, пальцы сжались в кулаки. Артём несколько секунд молчал, а потом неуверенно ответил:
— Папа, ну не знаю… У нас свои траты.
— Какие траты? — голос Владимира Петровича стал жёстче. — Живёте вдвоём, бездетные, оба работаете. Куда деньги уходят? Вот у Кристины хоть ребёнок был, мы помогали, понятно. А вы что, на себя одних тратите?
— Ну, квартплата, продукты, одежда…
— Ерунда всё это! Нормальная семья родителей поддерживает. Мы тебя вырастили, выучили, а теперь что? Оля выше нос задирает, денег жалеет?
Оля вошла на кухню. Владимир Петрович и Артём сидели за столом, перед ними дымились чашки с кофе. Тамара Николаевна стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Все трое обернулись.
— Доброе утро, — произнесла Оля ровным голосом. Прошла к столу, налила себе воды из графина. Взгляд тяжёлый, прямой. Владимир Петрович отвёл глаза первым.
— Утро доброе, — пробормотал свёкор.
Оля медленно выпила воду, поставила стакан на стол. Молчание затягивалось, становилось неловким. Артём покашлял, попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.
— Оль, кофе будешь?
— Не буду, — ответила Оля. — Мне на работу.
Вышла из кухни, взяла сумку и покинула квартиру. Весь день мысли крутились вокруг одного — услышанного разговора. Родственники. Помощь деньгами. Жадность. Слова Владимира Петровича засели занозой, и чем больше Оля думала, тем яснее становилось — так дальше продолжаться не может.
Через день ситуация достигла пика. Оля вернулась с работы и застала Тамару Николаевну на кухне с пакетами продуктов. Свекровь радостно развешивала покупки по полкам, напевая мелодию.
— О, Оленька, пришла! Смотри, что накупила! Мясо отличное взяла, телятину, сёмгу, фрукты, овощи. На неделю хватит, а то у тебя вечно пусто в холодильнике.
Оля опустила сумку на пол.
— Тамара Николаевна, откуда деньги?
Свекровь обернулась, лицо невинное.
— Так твоей картой расплатилась. Нашла в сумке вчера, решила сразу сходить. Чтобы потом не бегать. Удобно же!
Оля достала телефон, открыла банковское приложение. Списание. Тридцать восемь тысяч рублей. На продукты. За один раз.
— Тридцать восемь тысяч, — медленно произнесла Оля, глядя на свекровь.
— Ну да, а что? Хорошие продукты дорогие. Зато качественные, не какая-то дешёвка. Ты же не против?
Оля закрыла глаза, глубоко вдохнула. Внутри бушевало, но выплёскивать эмоции сейчас было бессмысленно. Нужно действовать холодно, рационально.
— Тамара Николаевна, вы взяли мою карту без спроса и потратили мои деньги. Это неприемлемо.
Свекровь фыркнула, отмахнулась.
— Да ладно тебе! Семья же! Какие могут быть претензии? Не жадничай, Оленька, некрасиво это.
Оля не ответила. Взяла телефон, вызвала такси и спокойно сказала:
— Вечером будет серьёзный разговор. Всем быть дома.
Тамара Николаевна растерянно хлопнула глазами, но возразить не успела. Оля прошла в спальню, закрыла дверь. Руки дрожали, но решимость окрепла окончательно. Пора заканчивать этот фарс.
Следующие несколько часов Оля провела в методичной работе. Достала из шкафов вещи Владимира Петровича и Тамары Николаевны, аккуратно сложила в чемоданы и коробки. Одежду, обувь, личные мелочи — всё, что принадлежало свёкрам. Чемоданы выставила в прихожую, сверху положила ключи от квартиры, которые Тамара Николаевна выпросила когда-то на всякий случай.
Когда работа была закончена, Оля села на диван и стала ждать. Владимир Петрович вернулся с прогулки первым. Увидев чемоданы в прихожей, остановился как вкопанный.
— Это что такое? — спросил свёкор, оглядываясь.
Оля вышла из гостиной, скрестив руки на груди.
— Ваши вещи, Владимир Петрович. Собраны и готовы к отъезду.
— К отъезду? — эхом откликнулся свёкор. — Какому отъезду?
— К тому, что вы покидаете эту квартиру. Сегодня.
Владимир Петрович побледнел, открыл рот, но тут из кухни выскочила Тамара Николаевна. Свекровь, увидев чемоданы, вскинула руки.
— Это что ещё за безобразие?! Оля, ты что творишь?!
— То, что должна была сделать ещё три недели назад, — спокойно ответила Оля. — Вы здесь больше не живёте. Собирайтесь и уезжайте.
Тамара Николаевна задохнулась от возмущения.
— Как ты смеешь! Мы — родители Артёма! Его родная мать и отец! А ты кто такая?!
— Хозяйка этой квартиры, — отрезала Оля. — И владелица карты, с которой вы сегодня украли почти сорок тысяч.
— Украли?! — взвизгнула свекровь. — Да я для тебя же старалась! Продукты покупала!
— Без спроса. На мои деньги. Это называется кража.
Владимир Петрович попытался говорить спокойно, примирительно.
— Оленька, давай без эмоций. Мы не хотели тебя обидеть. Просто…
— Просто решили, что я дойная корова, — перебила Оля. — Которая должна вас содержать, потому что вы всё отдали дочери. Квартиру, машину, деньги — всё Кристине. А сын пусть сам справляется, верно? Ну так и справляйтесь. Без меня.
Тамара Николаевна схватилась за сердце, изображая приступ.
— Ой, плохо мне! Сердце! Давление! Вот бессовестная, довела старуху!
— Можете вызвать скорую, — невозмутимо предложила Оля. — Но из этой квартиры. Ключи оставьте на тумбочке.
В этот момент в прихожую ввалился Артём. Муж вернулся с работы и застал сцену в самом разгаре. Оглядел чемоданы, мать с драматическим выражением лица, отца с растерянным видом, Олю — спокойную и непреклонную.
— Что происходит? — выдавил Артём.
— Твои родители съезжают, — сказала Оля. — Прямо сейчас.
— Как съезжают?! — Артём шагнул к жене. — Оля, ты о чём?!
— О том, что я не собираюсь кормить нахлебников, — ответила Оля твёрдо. — Они здесь месяц. Едят мои продукты, пользуются моими вещами, лезут в мои счета, тратят мои деньги. И требуют ещё больше. Всё. Хватит. Пусть едут к Кристине, которой отдали всё.
Тамара Николаевна зарыдала в голос.
— Артёмушка, ты слышишь, что эта змея говорит?! Прогоняет родную мать! Выкидывает на улицу!
— Мам, успокойся, — Артём обнял мать за плечи, растерянно глядя на Олю. — Оль, ну ты чего? Это же мои родители!
— Твои родители, — кивнула Оля. — Значит, твоя забота. Хочешь — езжай с ними. Только ключи оставь. И если решишь привести их сюда снова без моего согласия, можешь вообще не возвращаться.
Лицо Артёма исказилось.
— Ты шутишь, да? Оля, это же семья!
— Семья, которая считает меня кошельком, — холодно ответила Оля. — Я устала. Устала от хамства, от наглости, от того, что в собственной квартире чувствую себя чужой. Ваш выбор — или они уезжают прямо сейчас, или уезжаете все вместе. Мне всё равно.
Повисла тишина. Тамара Николаевна всхлипывала, прижавшись к сыну. Владимир Петрович стоял, опустив голову. Артём смотрел на жену так, словно видел впервые.
— Ты серьёзно? — тихо спросил муж.
— Абсолютно.
Артём медленно разжал руки, отпустив мать. Посмотрел на чемоданы, на родителей, снова на Олю.
— Хорошо, — выдавил Артём. — Мам, пап, собирайтесь. Я вас провожу.
Тамара Николаевна схватила сына за руку.
— Артёмушка, ты что?! Ты же не бросишь родную мать?!
— Мам, не сейчас, — оборвал Артём. — Одевайтесь.
Следующие минуты прошли в суматохе. Тамара Николаевна причитала, Владимир Петрович молча натягивал куртку. Артём таскал чемоданы к двери, лицо мрачное. Оля стояла в стороне, наблюдая.
Когда последняя сумка была вынесена, Тамара Николаевна остановилась у порога, бросив на Олю полный ненависти взгляд.
— Пожалеешь ещё, — прошипела свекровь. — Останешься одна, никому не нужная!
— Лучше одна, чем с вами, — спокойно ответила Оля.
Артём вышел последним, не глядя на жену. Оля закрыла дверь, повернула ключ, прислонилась спиной к косяку. Тишина. Впервые за месяц — настоящая, глубокая тишина.
Оля прошла по квартире, открывая окна. Свежий осенний воздух ворвался в комнаты, разгоняя затхлый запах чужого присутствия. Убрала с полки газеты Владимира Петровича, выбросила остатки продуктов, купленных на её деньги. Переставила посуду на прежние места, вернула кружку на видное место.
Вечером Артём позвонил. Оля ответила после пятого гудка.
— Привёз родителей к Кристине, — сказал муж устало. — Кристина не обрадовалась, но пустила. Временно.
— Хорошо, — коротко ответила Оля.
— Оля, ты правда хочешь так? Чтобы я не возвращался?
Оля задумалась. Внутри не было ни злости, ни обиды. Только пустота и усталость.
— Не знаю, Артём. Подумай сам. Если вернёшься — только без родителей. И без попыток меня в чём-то обвинить. Если не можешь — не возвращайся.
Артём молчал несколько секунд.
— Мне нужно время подумать.
— Думай, — разрешила Оля и отключилась.
Следующие дни прошли в странном спокойствии. Оля ходила на работу, возвращалась в пустую квартиру, занималась бытом. Артём не звонил. Тамара Николаевна один раз попыталась дозвониться, но Оля сбросила вызов и заблокировала номер.
Через неделю пришло сообщение от Артёма. Короткое, сухое: «Остаюсь у родителей. Кристина сдаёт им комнату за деньги. Поговорим позже».
Оля прочитала и удалила переписку. Позже. Может быть. А может, и нет.
Квартира постепенно возвращалась к прежнему состоянию. Оля купила новое растение на подоконник, повесила картину, которую давно хотела. Вечерами сидела с книгой, пила чай и слушала тишину. Никто не гремел посудой, не переставлял вещи, не требовал отчёта о каждом потраченном рубле.
Однажды вечером, сидя у окна с чашкой горячего чая, Оля поймала себя на мысли, что улыбается. Просто так, без причины. Потому что дома тихо, уютно и пахнет свежестью. Потому что никто не нарушает личных границ, не крадёт деньги, не обсуждает за спиной.
Оля подняла чашку, глядя на осенний город за окном. Жизнь продолжалась. Может, без Артёма. Может, без семьи в том виде, в каком она была раньше. Но зато с уважением к себе, с границами, которые никто больше не смеет переступать.
И в этой тишине было больше достоинства, чем во всех годах терпения.
